Банкир

Мнацаканян вышел, а Вершинин почувствовал себя так, словно у него то ли зуб удалили, то ли вырезали какой-то важный орган. Чувство пустоты и одновременно запертости в клетке. Чёрт возьми, почти месяц потратили на эту аэропортовскую версию, оказавшуюся тупиком! И кто виноват? Михаил Абрамович Сезин? Да нет, виноват он сам, его невнимательность! Превратился во влюблённого идиота, утратил чутьё…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Из Тюмени в Москву Антонов прилетел в четверг днём и на работу решил в этот день не ездить, но в пятницу в банке появиться нужно было обязательно.

В пятницу, первый из его замов, кто встретил его в банке, был Строгалев, но Антонов недолго радовался его преданности делу: главных вопросов у Петра Алексеевича оказалось два: график отпусков и невыплаты отпускных сотрудникам служб безопасности, которыми он руководил. Сам график отпусков, как и положено, утверждён был ещё в декабре прошлого года, но в соответствии с приказом Антонова о мерах экономии, бухгалтерия не всем выплатила отпускные, и теперь некоторые работники служб безопасности отказались уйти в отпуска без денег и написали заявления с просьбой о переносе отпуска.

– А в бессрочный отпуск без содержания они не хотят? – вспылил Антонов, но Строгалев, хорошо приготовившийся к разговору, тут же сбил его своей массой доводов:

– Ладно бы отпускные, Алексей Викторович, но заявление написали те, которым не платили зарплату за прошедшие два, а некоторым и за три месяца. Вот, посмотрите список…

Антонов понял, что это шантаж. В сложные времена он всегда опирался на службу безопасности, которой для этого платили регулярно и аккуратно. И кому-то пришлось потрудиться чтобы довести дело до открытого бунта.

Антонов дрогнул, и Строгалев это почувствовал и надавил сильнее:

– Уж я не знаю, кто это так подгадал, хотя у меня есть свои подозрения… Но наибольшие невыплаты оказались у тех, кто у нас отвечает за работу с наличностью и за охрану кассы. А если эти люди перестанут выходить на работу или пройдёт слух, что у нас деньги не охраняются…

– Так это саботаж, Пётр Алексеич! Ты что? Мы такого в худшие девяностые не допускали!

– А в худшие девяностые всегда платили охране, Алексей Викторович! А сейчас…

И Антонов сдался: подписал подготовленные Строгалевым бумаги. Это была ошибка: в тот же день, а ещё больше в понедельник такие требования хлынули валом, и не какие-то заявления с просьбой перенести отпуск, но заявления об уходе, начиная с главбуха. Когда Антонов выяснил, сколько его работников и в каких фирмах уже подали иски в суд из-за задержки зарплаты, он понял, почему он в последнее время так нервничал и почему ему было так невыносимо плохо. И в запой он ушёл, и в Тюмень бежал чтобы скрыться от этих проблем – но куда от них скроешься? А ведь Строгалев об этих судебных исках ни словечком в пятницу не напомнил…

Об исках против него Антонов знал ещё до запоя и до отъезда в Тюмень. Но, когда ему говорили об этих исках против него со стороны его сотрудников, он отмахивался: деньги будут – иски отзовут, ещё и за прощением приползут к нему…

Деньги будут – иски отзовут, но где эти деньги? До отъезда в Тюмень вроде бы нашлись покупатели и на акции, и на торговый комплекс, принадлежащий «СвязьИнвестБанку», и на одну из гостиниц, но дело затягивалось, а деньги нужны были срочно…

Кризис в развитии финансово-промышленной группы привёл к внутреннему бунту. Но можно ли было погасить этот внутренний бунт, не исправив что-то в большой стратегии? Нельзя! Так что же, опять отворачиваться от неповиновения людей у тебя под носом и все силы бросать на какой-то стратегический прорыв? И кому поручить борьбу с этим внутренним пожаром? Зарудного теперь в Москве не было: его оставил в Тюмени, и он ещё долго будет там нужен, чтобы вновь не вскрылась застарелая рана эти исков по экологии и прочих бед сибирских компаний.

Не Зарудный, тогда кто?

Главный бухгалтер написала заявление об уходе отнюдь не для того чтобы получить повод для личной встречи с шефом и потом заявление забрать. Нет, она, действительно, решила уходить, и разговор с этой женщиной, которой до пенсионного возраста остался год, привёл Антонова в состояние полного бессилия и безнадёжности. Он, конечно, и сам понимал, чем рискует, приказывая задержать зарплаты, но он как бы ещё жил в девяностых и двухтысячных, когда эти вещи практиковались. Но теперь напринимали драконовских законов, бухгалтер пришла с новой редакцией Уголовного кодекса в руках.