Банкир

Вершинин, конечно, продолжал всё, что было намечено, более того, он тщательно обдумал те немногие слова, которые бросил ему на прощание Сезин. «Делать ставку на владельцев Внуково и помнить, что все, кто им противостоят, будут устранены». Он принял эти слова как руководство к действию и понял, что уже на этом основании можно возбуждать уголовное дело против Антонова.

Эту линию он с увлечением и даже с яростью разрабатывал, совсем загоняв и себя, и Серёжу Мнацаканяна. (Но ничего, пусть молодой следователь привыкает к настоящей работе…) Дал ему в помощники Пашу Калинникова, сорвав его с работы по «СвязьИнвестБанку».

Но при этом – опять-таки, в отличие от Ирины, от которой он, в основном, откупался деньгами – Катины дела отнимали у Вершинина всё больше времени, да и денег требовали – а денег было в обрез…

…В Ботаническом саду помещения для приюта не нашлось, но он отыскал для них бывшую конюшню на территории Академии художеств. Там держали двух-трёх лошадей, вроде бы, для того, чтобы студенты могли их рисовать, но это оказалось для Академии затратным, и конюшню ликвидировали. Однако, там привыкли к вони и потому разрешили вселиться приюту «Добрый доктор». И студенты (этим компенсировали пониженную аренду) могли теперь рисовать вместо лошадей – собак, кошек и других не очень крупных животных.

Но главное, его не устраивало, что Катя там продолжает работать… Жить она вскоре переехала к нему, Ирине же он сказал, что на работе сейчас аврал и что он на личной жизни своей пока ставит крест. Ирину эта ложь – скорее всего, временная – кажется, тоже устроила…

Подзюбан и Быков улетели в Бухарест, вскоре он ждал от них новостей; Козлов и Трофимов будто канули на просторах полуострова Ямал. И нефтяное, и румынское направление должны были что-то дать, но сам-то он совершенно запутался в аэропортовских хитросплетениях.

Роль Лужкова подтверждалась пока очень слабо, а как связан вице-мэр Бирюк с банком Антонова, установить пока не было времени. Основная линия обвинения увиделась такой: «Антонов препятствовал свободной конкуренции между аэропортами Московского авиационного авиаузла, то есть совершил преступление против рыночной экономики, нарушил антимонопольное законодательство. Препятствование конкуренции заключалось в том, что «СвязьИнвестБанк», внедрившись в руководство аэропорта Внуково, пытался также проникнуть в управляющий контур Домодедова». Звучало вроде бы неплохо? Эти фразы увиделись Вершинину в тексте обвинительного заключения; послышался голос судьи, скороговоркой зачитывающий их в судебном заседании…

Федеральная антимонопольная служба поддержит их; чтобы очиститься, Антонову придётся отдать… Цифра пока была неясна, но дело обещало быть громким. Антонову придётся откатить «Сезину и партнёрам» – но поделится ли с ним, Вершининым, Михаил Абрамович? Как же он не договорился об этом-то? Придётся съездить к уважаемому адвокату ещё раз?

…Основные деньги, пожалуй, пойдут конкурентам Антонова в нефтянке: банкиру придётся продать за бесценок свои нефтяные фирмы… Опять же, здесь нужно было предусмотреть механизм отката в его, Вершинина, пользу. Он ведь теперь – с молодой дамой (почти женой): на курорт её нужно отвезти; вообще, расходы возрастут… Механизм… А ведь он до сих пор этого не подготовил! Ни черта у него не было готово для возбуждения успешного уголовного дела…

По нефтянке, впрочем, увиделся один неплохой ход. Вершинин созвонился со своим давним знакомым, Трегубовым – владельцем как раз небольшой нефтяной фирмы, именно такой, какая и была ему нужна. Когда-то он им помог, а деньги ему зажилили, не оформили с ним даже договор – к примеру, на «юридическую консультацию». Это был, вообще-то, нехороший прецедент, но тогда он был сам виноват: не договорился заранее. Всё-таки фирму Трегубова тогда следовало как-то наказать, но, пока он об этом размышлял, он узнал, что ей внезапно отказали в аренде офиса и вынудили перебраться на новое место. Это было случайным совпадением, но Вершинин тогда подумал, что хозяин фирмы, Трегубов, примет это за его месть, и на том успокоился.

Теперь он договорился, что приедет по новому адресу фирмы, по которому он ещё не бывал; между прочим, ближе к метро чем прежний офис.

Он напросился к Трегубову на одиннадцать утра, чтобы навестить его, не заезжая на работу. Накануне договорился по своим каналам, что Трегубовскому «Нефтетрейду» с утра и до полудня отключат свет; если не очень хлопотно, то и телефоны, и интернет. В десять вышел из дома и обомлел от щекочущего аромата цветения, который ударил в ноздри.

Пахли, в основном, цветы рябины, которые белопенными пятнами здесь и там виднелись в нежной, ещё не огрубевшей листве. До конца мая оставался один день, но в Москве уже давно жарило лето.

Громадная черёмуха над его машиной уже отцветала и жухла, сыпала лепестки, яблони некоторые стояли в полном цвету, другие вовсю осыпались, сирень же только расцветала, и кусты её были покрыты кистями наполовину с тяжёленькими и тёмными нераскрытыми цветками, наполовину же – со светлыми, раскрывшимися…