Банкир в XX веке. Мемуары

Отказ Лопеса Портильо сдержать свое обещание заставил президента Картера принять на себя ответственность за шаха и его передвижение. Вскоре после моего звонка в Белый дом, президент направил своего адвоката Ллойда Катлера в Нью-Йорк. С приездом Катлера я смог, наконец, полностью выйти из этой игры.

Последующая цепочка событий, произошедших с шахом: его госпитализация в Техасе, то, что с ним произошло в Панаме, а также его возвращение в Египет, где он умер в июне 1980 года, носит печальный характер. Роберт Армао оставался с ним до самого конца, однако все дальнейшие договоренности осуществлялись Белым домом Картера в качестве составной части усилий по освобождению американских заложников.

Моя последняя встреча с шахом произошла 23 октября 1979 г. - в день, когда он прибыл в Нью-Йорк. Я тайно прошел в больницу Нью-Йорка через задний вход, чтобы не встречаться с протестующими и с прессой. С ним были Фара Диба и его бывший министр финансов Хушанг Ансари. Мы обменялись с шахом лишь немногими словами; он явно был истощен и выглядел худым и бледным, страдал от сильных болей. Он пожал мою руку и поблагодарил за ту помощь, которую я предоставил ему в предшествующие месяцы. Я пожелал ему всего хорошего, мало что мог сказать ему вдобавок к этому - и после этого ушел.

ШАХ В РЕТРОСПЕКТИВЕ

Подготавливая эти воспоминания, я просмотрел материалы, написанные теми сотрудниками администрации Картера - включая самого Джимми Картера и Сая Вэнса, - которые принимали кардинальные решения по поводу шаха. В их книгах описывается курс американской внешней политики на протяжении тех лет, часто в мельчайших деталях, и содержится описание их собственных неустанных усилий, по установлению модус вивенди с новым правительством Ирана, чему они придавали приоритетное значение.

Однако они менее откровенны в отношении того, как поступили с шахом, находившимся в изгнании. Ни президент Картер, ни государственный секретарь Вэнс не упоминают, что, приняв решение о запрете приезда шаха в страну, они обратились к частным гражданам с просьбой передать ему «официальное» послание. Они также оставляют без ответа вопрос о том, почему на протяжении последующих семи месяцев они отказывались предоставить официальную помощь шаху или иметь с ним официальные контакты в то время, как неоднократно неофициально передавали ему, что надеются разрешить ему въезд в Соединенные Штаты в не слишком отдаленном будущем. Фактом является то, что администрация Картера на основании, надо признаться, соображений прагматического характера умыла руки в отношении шаха, когда он еще находился в Марокко, однако никогда не имела достаточного мужества, чтобы сказать об этом публично. Вместо этого они бросили его на произвол судьбы и, чтобы как-то поддержать, пользовались услугами нескольких частных лиц.

Странная одиссея шаха совпала с периодом испытаний, выпавших на долю американских заложников в Иране. Их агония продолжалась в течение многих месяцев, и ее еще больше осложнило замораживание иранских активов в «Чейзе» и других американских банках. Четыреста сорок четыре дня, проведенные ими в неволе, были ужасным испытанием для них и для нашей страны, бессильно взиравшей на то, как наших сограждан изматывают и унижают.

Однако, оглядываясь на произошедшее, я считаю, что наше правительство с самого начала никогда не должно было поддаваться шантажу. Это было проявлением слабости. Не только заложники, но и наша страна заплатили тяжелую цену за пренебрежительное обращение с шахом. Когда речь идет о принципах, страны должны занимать определенную позицию; они должны держать свое слово. Мы не сделали этого в случае с шахом, который, несмотря на все свои изъяны в качестве правителя, заслуживал более уважительного отношения со стороны самой мощной страны на свете. Конечно, реакция нового иранского правительства была бы острой, если бы шах прибыл в Соединенные Штаты в феврале или марте 1979 года. Однако преодоление этого кризиса нанесло бы гораздо меньший ущерб престижу Америки и доверию к ней по сравнению с ситуацией, когда Америка бросила друга в тот момент, когда он нуждался в нас больше всего.

Что касается шаха как правителя Ирана, то он был патриотом-националистом, искренне желавшим улучшить жизнь своего народа. С учетом воинственно-фундаменталистского и злобно-антиамериканского режима, который пришел к власти после него, режима, отношение которого к правам человека является гораздо худшим, чем отношение шаха, интересы Соединенных Штатов были бы соблюдены гораздо лучше, если бы администрация Картера действовала так, чтобы поддержать шаха у власти, одновременно работая по укреплению демократических элементов, которые начали появляться в Иране.