Банкир

– Ого! Эх, хвост-чешуя, наших нету никого… А, Рыбак? Нам только такого творческого счастья по жизни и не хватало!

Парни рядились под спортсменов. Все – с большими одинаковыми сумками, в одинаковых «адидасовых» костюмах, высоких кожаных кроссовках, шапочках с пумпончиками…

– Красавцы, а? – прокомментировал Батя, сделав ударение на последний слог.

– На горе стоит избушка – занавески тюлевы, а в избушке две девчушки – милые, красивые.

– Чего-то ты. Батя, с прибаутками разошелся. Нескладно…

– Зато правда. По чью душу это ЦСКА прибыло, хотел бы я знать… Как говаривал один генерал, два птенца в одной берлоге не живут. Особливо, ежели медведик неласковый.

– Может, я слетаю? Пошуршу? – разом проснулся Саша Шмаков. От долгого сидения его деятельная натура просто «отекала в горизонталь», как пломбир в духовке.

– Был бы ты бакс, тогда б шуршал. А пока что – фантик карамельный. Сиди и не чирикай.

– Батя, я все же…

– Да не заводись ты, – устало отмахнулся Батя. – Не знаю, как в твоем детстве, а в моем пионерском очень ходова была фраза: «Четыре сбоку – ваших нет». Вот щас – как раз такой вариант и наклевывается. Мне вовсе не улыбается здесь героически погибнуть и вас всех положить. По такой непонятке только тузы играют, а мы – «вальты» драные.

– Да я…

– Ша, я сказал. В четырнадцать от Назара, мента местного, гонец будет. Он всю кашу варить начал, пусть и перцем посыпает. И сам – лопает.

Тем временем спортсмены зарегистрировались, прошли на территорию пансионата.

– Батя, а может, зря волну гоним? Может – и прямь спортсмены? – подал голос из угла Рыбак.

– Все мы спортсмены. В своем деле. Чем они тут заниматься собираются, в тмутаракани? Бобслеем с препятствиями?

– У всех свои трудности, – пожал плечами здоровый.

– Ну да, ну да… Только сдается мне – уж очень хлопцы неулыбчивые и собранные. А по приказу дрочка это тебе не любовь…

Назаренко объявился в два с минутами самолично. «Залегендировался» просто – привез с собою хозяина ларька и внаглую стал «затариваться» всем по мелочи: ну кого удивит мент, «стригущий» палаточника на своей территории? Только негра эфиопского, да и того – не слишком. У них, в Эфиопии, надо думать, свои менты – не промах.

Узнав новость, Назар помрачнел. Еще со вчерашнего вечера, как отзвонился, сердце его чуяло недоброе. И кажись, оно настает. В самом мудацком варианте.

Не, верно люди говорят: не буди лихо, пока оно тихо! Блин, а все баба! Надоело ей, вишь ты, в капитаншах хаживать, запилила совсем! Вот и решил выпендриться, нашел приключение на свою задницу! Хотя…

Послушав трохи старшого СОБРов, Назар остыл. Известное дело, у страха глаза – как у кролика при запоре: в каждом полтинник одной монетой, еще советской чеканки!

Собрался с мыслями, успокоился. Рука привычно ласкала вороненую сталь «АКМ», а в голове болталась неизвестно откуда и как всплывшая строчка: «Кого бояться мне? Со мной мой меч. За злато отвечает честной булат». Вот только – где это злато?

– Промути эту тему, Назар. Уж больно у разрядников сумки тяжелые. Да и сами они…

– Так чего, «ксивы» у них, что ли, прощупать?

– Да хоть яйца им щупай!

– Думаешь, служивые?

– Да у них на морде у каждого три буквы написано…

– М-да… Тогда – с налету нельзя. Помэркуваты трэба.

– Меркуй. На то и поставлен.

– М-да… Нэ було у бабы лиха, та купыла порося…

– И рыло – полтинником.

– Сделаю, – неожиданно расцвел Назаренко улыбкой. – Усе будет у порядке, шеф! Обокрасть их могут? Или – хулиган какой пьяный прицепится?

– Легко.

– Вот. А по факту кражи можно и потолковать со спортсменами…

– Смотри не влети.

– А не пойман – не вор.

Глава 34

Валериан Эдуардович Горин остановил кассету, снял очки, откинулся в кресле. Глаза его, лишенные толстых линз, разом уменьшились, взгляд стал потерянным и жалким, или – обращенным в себя, как это бывает с очень близорукими людьми, вдруг оказавшимися без привычного укрупнения мира. Впрочем, сейчас линзы на глазах носили многие с вполне нормальным зрением – стекло, особенно дымчатое, словно отделяло их от сутолоки мира, затеняло алчность или ненависть, зависть или злобу, азарт или жестокость, таившиеся в глазах.

Дымчатые очки стали таким же бессменным атрибутом многих бизнесменов и политиков, как и галстук. Впрочем, подобный фокус могли проделывать любые очки.

Не все люди умели контролировать почти неуловимое движение зрачков, когда говорили не правду; линзы позволяли скрыть этот «милый» недостаток. Впрочем, это не касалось «динозавров», прошедших по партийной или бюрократической лестнице «большой путь от сперматозоида до маршала». Эти лгали спокойно, уверенно, неторопливо, глядя с экрана в «глаза народу» в виде бликующего объектива дорогой камеры…