Банкир

– Не всегда и не везде. Покрутить «лимоны» и «арбузы» «зелени», которые стали курсировать через «границу на замке» чемоданами, баулами и даже цистернами, готовы многие. Потому что деньги если и пахнут, то только свежей типографской краской. И это у нас научились не считать доллары; на Западе – все в старых и добрых традициях: пфенниг марку бережет, а неплательщика – конвой стережет! А у немецкого конвоя не забалуешься! «Деньги, деньги, деньги, деньги, рублики… Фунты, франки, стерлинги да тугрики… Все ищут ответа – в чем главный идеал? Пока ответа нету – копите капитал!» Помнишь водевильчик?

– Смутно.

– Вот и я не ярче. Да не в этом дело. У нас «нал» оказался куда дороже своего безналичного собрата, это во-первых, а во-вторых… Продолжался период полной прозрачности границ СНГ при наполовину директивных ценах. Грянул девяносто первый год – вот тут и начался «чес»…

– А, знаю. Так эстрадники называют сериальные гастроли по городам, чтобы снять побольше «денег с провинциальных лохов за фанеру».

– Похоже. На Украине установили цены куда ниже, чем в России, – здесь реформа готовилась, а там Кравчук сразу же-лал показать, «як гарно жити без москалей»… Причем ввели купоны, реальная покупательная способность рубля на Украине оказалась вдвое ниже, чем в России, а по «безналу» они шли – один к одному! Ты представляешь навары?!

– Получается, только перевести деньги из Украины в Россию – и они увеличиваются вдвое!

– Или «безнал» – в «нал»! Это даже не кино было, это был концерт по заявкам! Вот тут я и начал «гонять»… И закончилась бы моя гонка дыркой в башке, если бы не Кришна…

– Кришна?

– Ну да. Товарищ отца. Как-то позвонил мне – я купил себе квартирку небольшую…

– А на большую, что, – денег не было?

– Времени. Да и деньги – все крутились…

– А что это у него за кличка такая?

– Из-за подписи. Константин Кириллович Решетов. И когда ставил он свой росчерк на листе, получалось в аккурат – КРШН. Кришна, короче. Одно время, по молодости, как он плехановскую академию закончил и финансами стал заниматься в каком-то закрытом отделе Внешторгбанка, его прозвали сначала Решкой – от Решетов, потом Орловичем – так сказать, оборотная от Решки, потом уже устоялось – Кришна. Созвонились мы с ним, переговорили… О моих успехах он был, в целом, наслышан… Но резонно заметил – сколько веревочке ни виться, а войду я в орбиту криминала и тогда… Да я и сам чувствовал: могут быть проблемы. Которые в нашей стране со времен оных разрешаются просто: есть человек – есть проблема, ну а нет – так и нет…

Кришна предложил работать вместе – у него, так сказать, «под эгидой» изрядные капиталы «без ратного дела» застоялись, и люди, ими обладавшие, хотели вкладывать их пусть без большого «подъема», но и без значительного риска. На перспективу, так сказать… Связи и возможности у Решетова были не чета моим…

Я для дела подходил и знаниями, и накатом, а мою неумеренную рисковость в некоторых вопросах Кришна пообещал сдерживать… Поинтересовался здоровьем отца – он тогда как-то резко сдал – и попросил не афишировать перед ним наши контакты…

– Ты же говорил – они дружили…

– Какая-то кошка между ними все же пробежала, какая – я уточнять не стал;

Решетов был лет на пятнадцать помоложе отца, был когда-то вроде в его подчинении, а там всякое бывает. Да и предложение было стоящее, в подробности его распрей с отцом вдаваться просто не хотелось, да и крутость отцовского характера была мне известна… Я согласился. А через несколько дней отец умер.

– От чего?

– Острая сердечная недостаточность. Легко умер, во сне, с ним виделся за пару дней до этого – заезжал домой, привез кучу каких-то лекарств, фрукты…

Отец поставил тогда оперу Римского-Корсакова, ее очень мама любила, сказал вдруг: «Скучаю я без нее. Уже сколько лет прошло, а скучаю. Ничего, скоро свидимся…»

Я начал что-то лепетать – мужик-де он крепкий и еще сто лет проживет, – отец оборвал меня взглядом… Знаешь, так бывает: вся сила из тела вроде уже ушла, а в глазах, во взгляде – осталась. Несокрушимая.

Посидели молча, музыку послушали… Потом отец встал из кресла – руки тряслись, хотел ему помочь, он отослал:

«Можешь жить – живи, не можешь – уходи. И не мешай ты мне, пожалуй…»

Вышел в соседнюю комнату, вернулся – с перстнем…

– Это вот с этим самым?

– Да. Рассказал историю. Перстень тот оказался антикварным: Дороховы, я тебе скажу, старинная дворянская фамилия… Один из пращуров отличился в войне двенадцатого года, был жуткий повеса и шалопай и стал вроде даже прототипом для толстовского Долохова из «Войны и мира». Другой родственник – Руфин Иванович Дорохов, воевал вместе с Лермонтовым на Кавказе…

– Ух ты!.. Взаправду?

– Семейное предание. Кстати, портрет того, что был повеса, я видел в Зимнем дворце в Питере – в комнате героев Отечественной войны двенадцатого года. Знаешь… На меня похож… Только у него лицо понаглее будет и усы роскошные…

– Не обольщайся. Я уже тебе говорила – от недостатка скромности ты особенно не страдаешь.

– А я вообще ни от чего страдать не хочу.

– Никто не хочет, а приходится.

– Все потому, что главный враг человеку – он сам.