Банкир

Пока Саша уплетал за обе щеки яичницу с ветчиной, запивая свежесваренным кофе, Нелька сидела напротив, оперев щеку на ладонь, и с удовольствием смотрела, как он ест. Бабская идиллия, да и только! Насытившись, Сашка выбрал в пачке сигарету посуше, затянулся сразу, как только пламя коснулось кончика, не отрываясь, спалил ее почти на треть, выдохнул и резюмировал:

– Жизнь – дерьмо.

– Грозен ты, батюшка, сегодня. Кто тебе ляжку-то продырявил?

– Что? Говори громче, у меня с ушами плохо…

– Кто, спрашиваю, шкуру попортил?

– Волки позорные.

– Че-го? Менты?

– Если бы…

– Э-э-эх… Смотрю я на вас, служивых бывших… Уж по кому ударил больнее всего бардак нонешний, так по вам. Чинуши, те при взятках примостились, хозяйственники – тоже у дел. А вы – как собаки брошенные, без хозяина так и остались… А что умеете?

– Защищать.

– То-то. Воевать вы умеете, и важно для вас – за что. А хозяина у вас-то и нету. У братвы – у них легче: и свой пахан, и свой авторитет, и свой закон имеется. А значит – и порядок.

– Волчий их порядок.

– Пусть волчий, а все же лучше, чем никакого. А у вас: какой задрот хлебло пошире разевает, да сумел пролезть, да сумел угодить – тот и княжит. И вы под этим приказчиком оказываетесь, и он вами распоряжается…

– Да брось, Нелька, не служу я давно. На вольных хлебах.

– А оно и того хуже. Кто платит – тот и музыку заказывает. Похоронную.

Что, не так?

– Не береди душу.

– Береди не береди… Неразбериха у вас, мужиков. У баб все проще: этому дала, этому дала, а этому – не дала. И каждая выгадывает, что надо: одной погулять вольно да беззаботно, другой – мужика приручить да заарканить, да в жизни как-то устроиться… А у вашего брата, особливо бывшего служивого, мозги набекрень, навыворот: и прожить как-то надобно, и семьи прокормить, и-за державу обида вас гложет. Вот и мечетесь вы, глаза горят, в грудях – полымя, а вас тем временем – под пули да под ножи… За те говенные доллары. Э-эх.

– Ты чего разошлась-то?

– Считай, что с недосыпу. Водки выпьешь?

– Выпью.

– Ну и я с тобой. «Чего разошлась?» А того, что ни хрена я в нонешней жизни не понимаю: что хорошо, что плохо… Замуж бы вышла, деток нарожала, а как подумаешь… Такое чувство, будто народец бредет где-то под водой, кругом муть непроглядная, куда бредем, зачем… Те, кто у поверхности, мальков хватают за обе щеки, а где поглубже… Кого сгложут, кто – сам другого выхватит на ощупь, да в пасть, и не видать ни черта, а вот бредем, бредем, бредем…

– Жизнь – дерьмо.

Нелли достала из холодильника графин, разлила водку в хрустальные лафитники.

– Э-эх, крепка Советская власть. Была. – Бойко подцепил на вилку кусок ветчины, отправил в рот. Нелли свою порцию выпила наполовину, мелкими глоточками. – И как вы, девки, эту дрянь сквозь зубы цедите – никогда не пойму, – откомментировал Саша.

– То-то и оно. Для вас, мужиков, результат важен: ухнул, и чтоб по шарам накатило, да враз. А для нас – процесс. Вот и в любви тако же. Какие мужики это разумеют, у них все складывается, а которые с маху все почитают – гуляет от них баба. Вот тот мужик и слоняется бобылем. Так-то.

– Нель, поздно меня воспитывать.

– А тебя и двадцать лет назад поздно было. Такой народился. Так во что влез-то, соколик?

– По мне разве не видно?

– Видно-то видно, а не отсиживаться пришел. Побили тебя, а не убили – знать, глаза злые. На кого ножик точишь?

– Знал бы – уже клинок обтирал.

– Вот оно как. Значит, поучаствовал.

– Где?

– Ты что, за дуру меня держишь? – ухмыльнулась Нелька. – В «Альбатрос» как раз сорока на хвосте принесла под утречко.

– Что принесла?

– Три пера и ма-а-аленькую хворостинку. Кончай несознанку лепить и целку из себя строить…

– Нель! Давай дело говори!

– Ба-а-а… – озадаченно протянула женщина, вглядевшись в него. – А ты и впрямь не в курсах нонешних валют… А где ж тогда тебя поцеловало?

– Где-где, в…

– Намек поняла, можешь не развивать. Короче: шепнули Семенычу, что за «Альбатросом» приглядывает, чтобы все на время тише воды сидели. Разборка какая-то вышла в особняке, из тех, что за Веселой сопкой… Огонь-полымя, и трупов ноль. Хотя пули, видать, посвистали, что соловьи…

– А кто шепнул?

– Конь в пальто. И погоны на нем.

– А-а-а…

– И еще: менты эту разборку тихим сапом спустили: трупов нет, так и дела нет – кому такие тухлые «глухари» нужны. Но сидеть нам до поры-времени велено смирнехонько: уж больно непонятка крутая там выходит. А в наши времена повременить и переждать – милое дело.

– Та-ак. Значит, была перестрелка, потом – пожар…

– Сказывали – все начисто выгорело, за пять минуточек.

– А соседи – что?

– Ты ж знаешь, особняки, они потому так и прозываются, что стоят особо, не кучно, да покой внутренний свой стерегут.

– Да у вас вроде домик доходный – в той стороне… Так ничего и не слыхали?

– Есть домик, нет ли, про то – никому не надо знать. А если кто что и слыхал – так я не выспрашивала. Разве что слух дошел: какие-то местные и сильно крутые в это дело заляпаны, а потому деловые перетерли быстренько и распоряжение такое вышло: тишком дышать и от этой поганой гнили подальше держаться, уж больно тухло…