Банкирша

Спина промолчала и скрылась за дверью.

— Его не удалось догнать?

Я спросила о том, что меня беспокоило почти так же, как жизнь Юры. Костя понял, о чем я говорю.

— Нет. Он скрылся где-то во дворах. Милиция ищет.

— А здесь есть кто-нибудь из милиции?

— Да. Капитан с Петровки ждет, когда с тобой можно будет поговорить.

— Уже можно. Вера Игоревна, попросите его зайти минут через пять.

Она повернулась идти, но я остановила ее:

— И еще, пожалуйста, найдите и передайте с ним досье по Юрмале.

Вера вышла. Я села на диване, поправляя одежду и прическу.

Костя сел рядом, внес свою лепту, погладив меня по голове и застегнув одну из пуговок на платье.

— Ты думаешь, это Пуппинь?

Я не ответила, обняла мужа за шею, заглянула в глаза:

— Костенька, у нас будет ребенок.

В синих глазах метнулся ужас. Я невольно улыбнулась.

— Я не сошла с ума. Нашего сына зовут Костя.

Ему семь месяцев. Он очень похож на тебя.

Я отвернулась от потрясенного мужа, чтобы дать ему возможность переварить услышанное. В это время дверь открылась, и я встала навстречу входящему в комнату мужчине.

Милиционер выглядел лет на тридцать и казался усталым, много повидавшим и ко всему готовым.

Я протянула ему руку, он пожал ее, явно смиряя силу, и назвал себя.

Я вернулась на диван к Косте и предложила сесть вошедшему, где ему удобнее. Он огляделся, выбрал один из стульев и, поставив его напротив меня, сел, устойчиво расставив ноги.

Дождавшись его взгляда, я заговорила:

— Этого человека зовут Влад. Очевидно, Владислав. Фамилия либо Прохоров, либо Прохоренко. Он живет в Риге. Работает на человека по фамилии Пуппинь. У нас есть его фото.

Милиционер по-прежнему прижимал к боку папку, которую принес с собой. Он смотрел на меня с хмурым удивлением и не сразу понял, чего я хочу, когда я потянула папку за уголок.

Получив папку, я раскрыла ее, и из конверта, прикрепленного к внутренней стороне обложки, достала пачку фотографий. Перетасовав их, одну протянула капитану.

Снимок был сделан мной в Женеве из окна отеля.

На фоне машины стояли два парня. Я ткнула пальцем в левого, щеголеватого белокурого красавца.

* * *

— Алло?

— Елена Сергеевна? Это Бронштейн. Добрый вечер.

— Левушка, голубчик! Вас сам Бог послал.

— Как вы? Я слушаю в машине радио. Только что в «Новостях» передали про покушение…

— Спасибо за звонок. Я уже сама вам звонила. И домой, и на работу. Вас нигде нет.

— Что случилось? Вам нужна моя помощь?

— Да. Левушка, они меня не пускают!

— Кто не пускает? Куда? Ну-ка возьмите себя в руки и объясните толково.

— Да. Сейчас.

Я несколько раз глубоко вздохнула и, кажется, действительно взяла себя в руки.

— Лева, мой телохранитель помещен в реанимационное отделение. Меня к нему не пускают.

— И не пустят. Существует правило. В реанимацию допускается только персонал отделения.

— Но что же мне делать? Я должна его увидеть.

Сделайте что-нибудь. Пожалуйста, помогите мне! Они никого не слушают. И денег не берут.

— Хорошо. Я ничего не обещаю, но попытаюсь.

Позже позвоню. Держите себя в руках.

Не знаю, что он сделал, но мне позвонил сам заведующий отделением и сухо сообщил, что завтра после обеда меня пропустят к их пациенту.

— Не более пяти минут. — И, не слушая мои всхлипы и благодарный лепет, отключился.

Олег повез меня сам. Влад все еще скрывался. А возможно, он покинул Москву, хотя милиция заверила нас, что делает все возможное.

Никто и не сомневался.

Я понимала, как господину Скоробогатову хочется запереть меня в «домушке» под охраной взвода автоматчиков. Но он молчал. И когда я собралась в больницу, тоже ничего не сказал. Только вскинул на меня несчастные серые глаза.

Конечно же, Олег поехал со мной совсем не потому, что не доверял своим ребятам. Просто он надеялся прорваться к Юре. Но Олега не пропустили в отделение. Он остался в коридоре, а я вошла, и дверной замок щелкнул за моей спиной.

Не помню, как и куда я шла. Не помню, как выглядели помещения. Я просто шла, не глядя по сторонам, и остановилась, увидев Юру.

Юра лежал на непонятном высоком ложе и был опутан проводами и трубками. Его неподвижное тело напоминало огромную муху, запутавшуюся в гигантской паутине.

Он был без сознания. Прикрытая простыней грудь поднималась редкими толчками.

Я сделала шаг к изголовью и с болью вглядывалась в знакомое лицо. Оно казалось чужим. Бледное, невероятно худое, с черными провалами глазниц. Изо рта и носа куда-то в сторону тянулись тоненькие трубочки-катетеры.

Юра выглядел беспомощным и беззащитным. И еще очень юным.

Я с щемящей болью смотрела на моего спасителя, и во мне зрел протест.

— Юра, не умирай. Слышишь, мальчик? Вернись ко мне. Пожалуйста. Ты нужен мне. Прошу тебя, Юра!

Я прошептала свою просьбу истово, как молитву.

Женщина-фельдшер положила мне на локоть теплую жесткую ладонь и вывела из палаты.

Олег обнял меня, и я уткнулась лицом ему в плечо.

Мы постояли так какое-то время, и я услышала голос фельдшера:

— Не плачьте, женщина. Может, еще выкарабкается ваш парнишка. Я здесь за двадцать лет чудес навидалась. Да и доктор говорит: «Раз до сих пор не помер…»

* * *