Банковый билет в 1.000.000 фунтов стерлингов

Мы прелестно провели время, а именно, двое из нас — мисс Лэнгам и я. Я был так очарован ею, что не мог сосчитать своих карт, когда на руках у меня было более двух мастей; я не замечал, когда я удачно ходил и мне всякий раз приходилось начинать игру сызнова; я бы постоянно оставался в проигрыше, но молодая девушка делала те же промахи, так как находилась совершенно в таком же состоянии, как я; вследствие этого никто из нас не мог окончить своей игры, да мы и не заботились об этом; мы знали только, что мы счастливы и ничего другого знать не желали и нам не хотелось превратить игру.

Я сказал ей — да, я это сделал! — сказал, что я полюбил ее, а она… Ну, она вспыхнула до корня волос, но ей были приятны мои слова; она сказала, что тоже любит.

О, какой это был чудный вечер! Всякий раз, как я отбирал у нее карты, я успевал прибавить «postscriptum»; всякий раз, как она отбирала их у меня, она уведомляла меня о получении его, считая также карты; я не мог сказать ни одной фразы, обычной в игре, без того, чтобы не прибавить: «Господи! Как ты прелестна», а она считала: «Пятнадцать два, пятнадцать четыре, пятнадцать шесть, восемь да восемь будет шестнадцать — ты так думаешь?» — вскинув на меня из под ресниц взгляд полный нежности и лукавства. О, это было слишком много счастия!

Ну, я объяснился с ней честно и вполне откровенно; сказал ей, что у меня нет ни единого цента за душой, а только один единственный банковый билет в миллион фунтов стерлингов, о котором она слышала столько толков, и он не был моим; это возбудило ее любопытство и я заговорил тихо, и рассказал ей всю историю с самого начала, а она хохотала до упаду. «Я» не мог понять, что смешного нашла она в моем рассказе, но факт был на лицо: через каждые полминуты какая нибудь новая подробность вызывала у нее припадок смеха и, чтобы дать ей оправиться, я должен был останавливаться на полторы минуты. Она смеялась до боли, до дурноты; в жизни своей я еще не видал ничего подобного. Я хочу сказать, что еще не видал никогда, чтобы горестная история — история мучений, беспокойств и страхов какого нибудь лица — произвела именно такое впечатление. И я полюбил ее еще крепче, видя, что она могла быть так весела, когда тут не предстояло ничего веселого; ведь мне скоро будет необходима именно такая жена, при том обороте, какой должны были принять мои обстоятельства. Разумеется, я сказал ей, что нам придется подождать годика два, пока я не развяжусь со всеми делами; но она и не думала ждать, а только надеялась, что я стану очень, очень осторожен в своих издержках и не допущу, чтобы они унесли последнюю надежду на наше жалованье третьего года. Затем она выказала легкое беспокойство, ей ужасно хотелось наверно узнать, не ошибся ли я как-нибудь и не поднял ли свое жалованье за первый год до более высокой цифры, чем та, какую мне могли назначить. Это был голос здравого смысла и я почувствовал в себе меньше самонадеянности, чем прежде; но это же внушило мне прекрасную деловую идею и я откровенно высказал ее.

— Порция, дорогая, ты не побоишься пойти со мною в тот день, когда я должен буду явиться к этим старым джентльменам?

Она слегка вздрогнула, но сказала:

— Н… нет, если присутствие мое может придать тебе бодрости. Но… будет-ли это вполне прилично, как ты думаешь?

— Нет, я не знаю, прилично-ли это; на самом деле боюсь, что нет. Но, видишь-ли, тут так много зависит от этого, что…

— В таком случае я непременно пойду, прилично это или неприлично, — сказала она с чудным, великодушным энтузиазмом. — О, я буду так счастлива, думая, что помогаю тебе.

— Помогаешь, любимая? Да все будет сделано тобою. Ты такая красавица, так прелестна и обворожительна, что с тобою я буду в состоянии забрать наше жалованье грудами, пока эти добрые старички не обанкрутятся в конец: у них не хватит духу для борьбы.

Посмотрел бы читатель, каким ярким заревом вспыхнуло ее лицо, как радостно засияли ее глаза!

— Ах ты гадкий льстец! Нет ни словечка правды в том, что ты сказал, но я все-таки пойду с тобою. Может быть, это научит тебя не надеяться, что другие люди станут смотреть на меня твоими глазами.

Рассеялись ли мои сомнения? Вернулась ли во мне моя смелая самонадеянность? Пусть судит читатель по следующему факту: тайно про себя, я тут же поднял цифру своего жалованья за первый год до тысячи двухсот фунтов стерлингов. Но я не сказал ей об этом; я хотел сделать ей сюрприз.

Всю дорогу домой я витал в облаках, Гастингс говорил, а я не слыхал ни одного слова. Когда он и я вошли в мою гостиную, он вернул меня в действительности пылкими восхвалениями комфорта и роскоши моей обстановки.

— Дайте мне постоять тут минуточку и наглядеться досыта! Господи, это дворец, совсем таки дворец. И тут все, чего только может пожелать душа — вместе с веселым огнем в комнате и с ужином, который стоит наготове. Генри, это не только заставляет меня осязательно почувствовать, как вы богаты, но это заставляет меня почувствовать до мозга костей, как я беден… как я беден и как несчастен, как я разбит, поражен, уничтожен!