Вопросы возникают тогда, когда реальные «виновники» наступившей несостоятельности формально не являлись единоличным исполнительным органом, но фактически давали указание на совершение действий (сделок, поручений), направленных на причинение вреда фискальным интересам государства.
В связи с распространенностью «теневого» доведения до банкротства правоприменительная практика последних лет была направлена именно на привлечение к ответственности лиц, ответственных за неспособность юридического лица исполнить принятые на себя обязательства.
Кроме того, закрепленная в законодательстве о банкротстве дефиниция контролирующего должника лица (абз. 34 ст. 2 Закона о банкротстве до вступления в законную силу Федерального закона от 29.07.2017 № 266-ФЗ) охватывает лиц, имевших право давать обязательные для исполнения должником указания или возможность в силу определенных обстоятельств определять действия должника.
Таким образом, ограничение субъектного состава лиц, привлечение которых предусмотрено абз. 5 п. 4 ст. 10 Закона о банкротстве, в ряде случаев позволит избежать субсидиарной ответственности лицам, ответственным за доведение юридического лица до банкротства.
Во-вторых, вызывает вопросы сама диспозиция комментируемой нормы. В силу буквального толкования наличие причинно-следственной связи между действиями контролирующих лиц и последствиями в виде наступившей несостоятельности предполагается, если сумма задолженности, возникшая в результате привлечения к уголовной, административной, налоговой ответственности, составляет более пятидесяти процентов от суммы требований кредиторов третьей очереди на дату закрытия реестра.
Неспособность удовлетворить требования кредиторов может быть обусловлена не только недобросовестностью контролирующих должника лиц, но и особенностью отрасли, в рамках которой должник осуществляет предпринимательскую деятельность, конъюнктуры рынка, неплатежеспособностью контрагентов должника.
Факт наличия задолженности перед бюджетом, в том числе составляющей более пятидесяти процентов общей суммы кредиторской задолженности, не является достаточным доказательством недобросовестности органов управления должника.
Следует заметить, что формирующаяся судебная практика по вопросу применения указанной нормы восприняла подобное телеологическое толкование абз. 5 п. 4 ст. 10 Закона о банкротстве. Обусловлено это тем, что институт субсидиарной ответственности направлен на предупреждение именно недобросовестного поведения контролирующих должника лиц, тогда как в силу п. 4 ст. 1 ГК РФ никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения.
Так, в постановлении Арбитражного суда Московского округа от 29.06.2017 по делу № А41-62766/15 сделан вывод об отсутствии оснований привлечения генерального директора общества к субсидиарной ответственности при формальном совпадении обстоятельств дела с диспозицией абз. 5 п. 4 ст. 10 Закона о банкротстве.
В приведенном деле налоговый орган являлся единственным кредитором, однако судами было установлено, что причинно-следственная связь между действиями бывшего руководителя и наступившим банкротством должника отсутствует. Обосновано отсутствие причинной связи было тем, что по ряду эпизодов налогового спора было установлено, что контрагент должника являлся действующим юридическим лицом и осуществляло реальную хозяйственную деятельность. Так, кассационной инстанцией было указано:
Вопрос применения абз. 5 п. 4 ст. 10 Закона о банкротстве также рассматривался в деле № А41-27743/2015. Фактические обстоятельства в рамках данного дела также соответствовали диспозиции комментируемой нормы.
Однако судами было установлено отсутствие оснований привлечения руководителя должника к субсидиарной ответственности по обязательствам последнего.