Банный день

По мере приближения к разбойной станции напряжение в вагоне нарастало. Пассажиры ощупывали лежавшие под лавками вещи, давали подзатыльники докучавшим не во время детям. Говорили шепотом, вспоминали похожие дорожные истории. Из конца в конец по коридору ходили озабоченные проводницы с фонарями. Опускали ставни на окнах, заперли на ключ обе двери в соседние вагоны.

В Шарью прибыли глубокой ночью. Отцепленный паровоз укатил в дальний конец станции на заправку водой, состав замер напротив одноэтажного вокзальчика с единственным мутно светившимися окном. Новые пассажиры не появлялись, в сумеречном вагоне было тихо, напряжение мало-помалу проходило.

– Пужали, пужали, – шепнула на ухо Стефанида. – Чего пужали, спрашивается?

Разминая затекшие ноги он вышел в коридор, добрался до площадки. Спустился держась за поручни к молчаливо стоявшим у дверей проводницам. Прошел неспеша взад и вперед по безлюдному перрону.

Вокруг ни души, покой, молчание ночи. Темнели среди путей приземистые склады, водокачка с пристроившимся внизу паровозом, будка стрелочника, свеженасыпанная гора антрацита с брошенной неподалеку тачкой. На маленькую станцию, домики спящего поселка на берегу речки лила оранжевый свет луна.

Широко зевнув он ухватился за поручни собираясь подняться, когда в полночной тишине из недр соседнего вагона раздался душераздирающий крик:

– Укра-али!!!

Разбойная Шарья взяла свое.

7.

– Товарища Аксенова сегодня не будет, – оторвалась от машинки кудлатая пишбарышня в приемной Соликамского отдела милиции. – Приходите завтра.

– Извините, товарищ, – улыбался он приветливо. – Нам только отметиться. Мы только что с поезда. Едем в Красновишерск на свидание с родственниками.

– Сказано же русским языком, товарищ, – досадливо передернула плечиками пишбарышня. – Приема нет. Товарищ Аксенов будет завтра.

Подхватив вещи они вышли в коридор, пошли мимо обитых дерматином дверей к выходу. Отыскали здание почты, отправили телеграмму в Красновишерск: «Будем днями. Ждите. Коля, Стефа».

День был хмурый, без солнца, дул в лицо холодный ветер. На берегах протекавшей через соляную кормилицу страны полноводной Камы лето, похоже, клонилось к концу. Люди на улицах были тепло одеты, мужчины и женщины в сапогах.

Поразмыслив они решили вернуться на вокзал, переночевать в зале ожидания. Шли отворачиваясь от ветра мимо бедных домишек с покосившимися заборами, гор отвальной породы, переплетения труб. Встали передохнуть возле отведенного под склады полуразрушенного собора, смотрели, как во двор въезжают нагруженные мешками с солью телеги. Он торопясь перекрестился на оголенные купола, бросил взгляд на Стефаниду. Та кривила с усмешкой губы, давала понять: выглядеть отсталым элементом не собирается.

В забитом до предела зале ожидания пропахшем человеческими испарениями они провели три ночи: начальник городского отдела милиции появился на службе только в конце недели.

– Добраться до места можете по реке или посуху, – объяснил ставя печати на пропусках. – Советую второе. И дешевле и безопасней.

По совету людей они разыскали на окраине одноногого инвалида по фамилии Коновалов занимавшегося извозом, сговорились на двенадцати целковых за поездку.

– Доставлю целехонькими, будете довольны, – ковылял вокруг телеги с запряженной кобылой заросший щетиной возница. – Дождь бы не пошел, а то беда: завязнем в хлябях. Ладно, ребята, – забрался на облучок, – давай по коням. Путь неблизкий…

От Соликамска до Красновишерска (бывшей Вижаихи) вдоль поросших лесом отрогов Уральского хребта было двести верст разбитой вдребезги дороги. Слезали то и дело, толкали на подъемах телегу с запарившейся кобылой. На ночной постой во встречных деревнях не останавливались сберегая копейку, ночевали под рогожей у костра, умывались из ледяных ручьев. Подкреплявшийся регулярно из бутыли домашним самогоном Коновалов рассказывал о годах проведенных в соляной варнице, о том, как потерял ногу под обрушившейся металлической балкой, ругал ленивую сожительницу не умевшую управиться с хозяйством.

– Гляди, братка, до чего красиво! – восклицала при виде очередного пейзажа Стефанида. – Лес какой ровненький. Будто гребеночкой причесали.

Тянувшиеся вдоль дороги пологие холмы утопали в массивах темно-зеленой хвои. Вставали по сторонам исполосованные исполинскими шрамами морщинистые кряжи, скалы-останцы напоминавшие стены старинных крепостей. Перебегали без боязни трусцой дорогу зайцы, росомахи, лисицы. Видели пробиравшуюся сквозь бурелом медведицу с двумя медвежатами. Выскочил однажды из-за пригорка, затрусил по лугу лось с редкостной красоты рогами. Остановился, глянул надменно.

– Айда с нами, парень! – закричал с облучка Коновалов. – Не обидим!

Тревожной нотой заставившей сжаться сердце предстал на третьи сутки Красновишерск. Небольшой поселок на речном берегу с дымившими на окраине трубами будто вымер. Ни души на улицах, опущенные ставни неказистых домов. Опоясывая по периметру луговую окраину темнеют на фоне леса окруженные рядами колючей проволоки приземистые бараки, сторожевые вышки.