Бар эскадрильи

Я уверен, что добросовестные ремесленники телевидения хорошо выполнят свою работу, если им дать, как любят выражаться люди кино, «добротную историю». Так вот, именно на качество этой истории мы и призваны повлиять. Став издателями одного или нескольких томов, извлеченных из телевизионного сериала, мы получили бы моральное право — которое должно быть оформлено договорно — контролировать содержание и качество сценариев. Возможно даже, что Блез Боржет обратился в ЖФФ, а не в какое-либо другое, более «динамичное» издательство, в надежде заключить с нами своего рода литературный альянс, который бы позволил ему, в случае чего, противостоять давлению. Я хорошо знаю, что основная структура фильма определена заранее его инициаторами, равно как и список персонажей, место съемки, распределение ролей и прочее, в соответствии с критериями, которые могут не совпадать с нашими. Но даже с учетом этого наше поле действия — то, что я называю «полем таланта» — остается широким.

Изначально приняв правила игры, мы все выиграем от того, что тексты — сценарии и диалоги — будут как можно более сочными и яркими, разумеется, в пределах, диктуемых законами жанра и принимаемых широкой публикой. Блез Боржет отличается тонким умом и обладает талантом, который необходим для задуманного предприятия и который позволит ему восполнить недостаток опыта в новой для него сфере. Может случиться, что его команда вытащит его на самую вершину или же потянет его на самое дно. Здесь есть некоторый риск. Тем не менее, если говорить о сжатом и, если я могу так выразиться, однородном тексте, который составит один или несколько томов для издания их в ЖФФ, то уже теперь можно с определенной осторожностью предполагать необходимость прибегнуть к услугам какого-нибудь бывалого специалиста по переделыванию текстов, чей опыт гарантировал бы нам высокое качество работы. Стоимость этой операции — гонорар телевизионщикам, оплата труда сотрудников Боржета, авторские права Боржета, гонорар (значительный) его соавтору — не должна слишком беспокоить нас, потому что проект будет продолжен нами только если обозначится перспектива и если будет надежда на успех у публики, сопровождаемый существенной прибылью.

Должен я коснуться и последнего пункта, настолько деликатного, что, признаюсь, на какой-то момент я заколебался, и настолько неоднозначного, что вначале я воспринял весь проект сдержанно и даже с некоторым сарказмом. Вопрос формулируется следующим образом: будет ли эффект от такой публикации благоприятным, никаким или же катастрофическим для «витринного образа» ЖФФ. Другими словами, потеряем ли мы в престиже больше, чем выиграем в деньгах?

По здравом размышлении приходишь к выводу, что это самая что ни на есть типичная ложная проблема из тех, что вот уже десять лет мешают нам браться за операции, называемые, да еще с таким презрением, коммерческими. Операции эти, возможно, лучше, чем наша элитарность, обеспечили бы нашу стабильность, независимость и возможность расширения Издательства. Со своей стороны, я не склонен усматривать ничего недостойного, скорее напротив, в продолжении работы над проектом, точнее даже, в борьбе за проект, который может, если мы не поторопимся, от нас ускользнуть. Так что при положительном решении нам следует поспешить. Именно поэтому и чтобы выиграть время я, вопреки нашему обыкновению, адресую эту заметку господам Мезанж и Ларжилье из «Евробука» и одновременно господам Форнеро, Мазюрье и Фике в ЖФФ.

Ж.-Б. Брютиже 12 июня 1981

ЭЛИЗАБЕТ ВОКРО

Это был не просто дорогой ресторан, это был храм жратвы, овальный зал замка, насос для выкачивания больших денег, ниша для президентов. Жерлье пришел через три минуты после меня (будем честны: я пришла раньше времени) ради удовольствия продемонстрировать мне свой превосходный профиль. На кладбище я запретила себе смотреть на него, как в анфас, так и в профиль, Он изменился так, будто побывал у хирурга по пластическим операциям. Лицо у него как бы разгладилось, выпрямилось, упростилось, наверное, от жажды власти и от ощущения ее близости. Я насладилась сполна, любуясь им, пока бывший безымянный учитель плыл от двери ко мне между столами, пожимая руки, дозируя улыбки, то властные, то быстрые, то любезные, то величественные. Во дает! На этих трехстах метрах ковра в цветочек он наслаждался жизнью больше, чем если бы вдруг оказался на самой красивой женщине Парижа. Ко мне он добрался, несомый облаком. «Слезай, — сказала я ему, — приехали». Он исследовал меня успокоенным взглядом. Мне кажется, он боялся, что я наряжусь под проходимку или под хиппи. Я не накрасилась. И изобразила томность не хуже какой-нибудь девственницы времен первой мировой войны, жених которой только что пал в битве при Шарлеруа. Маленький платочек вокруг шеи, очень простой, из красного тюля, от которого мой бедный Антуан, большой любитель юных девиц, просто млел. И потом мой рот, разумеется, ну а что я могу сделать с моим ртом! Чем он скромнее и бледнее, тем больше на него смотрят.