Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе

Фаберовский разозлен и взволнован, он шпыняет Леграна и Батчелора за их бездействие. Батчелор оправдывается и рассказывает несколько историй про Оструга, которые ему удалось узнать.

Глава 21

1 сентября, в субботу утром

На следующий день после визита доктора Смита Фаберовский решил для порядка свозить Владимирова на дознание, чтобы жизнь не казалась тому медом, и с утра поехал в «Кларидж-Отель». Артемий Иванович восседал в кресле и сочинял новую сказку «Медведь и охотник». Он старательно водил пером по бумаге и увлеченно гудел.

– «С той встречи с медведем я понял, – сказал детям охотник, – что такое медвежья болезнь. А у медведя случилась, видать, болезнь охотничья, отсюда и название пошло – охотничьи колбаски».

– Да что я на вашем дознании буду делать! – Артемий Иванович с неудовольствием оторвался от рукописи. – Съездите, послушайте, а потом вернетесь и мне доложите. Все одно я ни черта не понимаю!

Он поставил в конце предложения жирную точку и присыпал лист песком.

– Мне Петру Ивановичу тоже писать надо, – сказал поляк. – Как же я напишу, что пан на дознания не ходит, а целыми днями в хотеле сидит да сказки вместо донесений сочиняет?

– А если мне станет скучно и я захочу погулять?

– Так погуляйте.

– Вот уж хрен! Нагулялся. Скучно на этих дознаниях, словно на уроках Закона Божьего.

– Я пану переведу, скучно не будет. Ну что, едете? Может, последний раз из зала на суд смотрим, а в следующий раз уже со скамьи подсудимых придется.

– Типун тебе на язык! – выругался Артемий Иванович, убрал пенсне в футляр и стал одеваться, опасаясь кляузы, которую в случае отказа мог написать поляк.

На дознание они опаздывают, и являются, когда выступает первый свидетель, седоволосый и бородатый, отец убитой.

Дознание по убитой на Бакс-роу женщине проходило в том же самом Институте Рабочих Парней, что и дознание по Тейбрам, но на этот раз библиотека была заполнена публикой почти до отказа. Даже ведет дознание не заместитель коронера, а сам мистер Уинн Бакстер.

* * *

Бакстер приехал в Институт почти сразу же по возвращении из отпуска в Скандинавии, в брюках в черно-белую клетку, черной визитке, в ослепительно белом жилете с повязанным на шее огненно-красным платком.

Он сидит за столом, по правую руку от него инспектор Хелсон и доктор Лльюэллин, а по левую жюри.

– Где же мы тут сядем? – шепнул на ухо поляку Артемий Иванович, которого вовсе не вдохновляла заполнившая зал толпа.

– Придется постоять! – развел руками Фаберовский.

– Я не могу стоять, – заныл Владимиров. – Когда я стою, я складываю руки на животе, и оно у меня устает.

– Кто оно?

– Брюшко, – насупился Артемий Иванович.

– Мы встанем у окна, чтобы пан мог положить свое брюшко на подоконник.

– В окне сквозняк.

– Сквозняк не в окне, а в голове у пана, – обозлился поляк.

– У меня не сквозняк, у меня мозга! – громко и возмущенно заявил Артемий Иванович, так что коронер Бакстер, собравшийся занять свое место во главе стола, замер на месте и удивленно посмотрел на Владимирова.

– Какая, до дьяблу, мозга! – изумился Фаберовский.

– Известно какая! Куриная! Не то что у некоторых!

Находчивыми ответами Артемий Иванович часто выводил из строя своих оппонентов в спорах, как произошло и на этот раз. Фаберовский открыл рот, но так и не нашелся, что ответить. Он молча взял Владимирова за локоть и потащил к тому месту, где сидели офицеры, наблюдавшие за делом от имени полиции.

Они протолкались вперед и встали позади инспектора Абберлайна, оживленно беседовавшего с сержантами Энрайтом и Годли.

– Вот, пан, посмотрите на наших врагов, – сказал поляк. – Они сидят у его ног, а его брюшко нависает над ними, как дамоклов меч.

– Какой там у меня еще меч нависает? – недоуменно спросил Артемий Иванович и подозрительно взглянул вниз на свои штаны.

– Нет, то не меч, – двусмысленно покачал головой Фаберовский. – Таким мечом только институток пугать по ночам у решетки Смольного сада.

– Откуда вы знаете?! – взвился Артемий Иванович. – Кто вам сказавши? – он потер подбородок и добавил: – Такую чушь.

– Враги пана, кто же еще?

Артемий Иванович с интересом посмотрел на своих врагов. У врагов были неглупые приятные лица и совершенно не страшный вид. Они не могли про него такое сказать. Зато сухощавый мужчина с военной осанкой и совершенно не вязавшимся с ней отвислым животом, сидевший рядом, сразу вызвал у него неприязнь. Вместо того, чтобы слушать свидетеля, он нагло уставился на поляка и даже не думал скрывать этого.

– Когда вы последний раз видели ее живой?

– Два года исполнилось в июне. Это было на похоронах моего сына, который сгорел до смерти из-за взрыва керосиновой лампы.

– Была ли она тогда в хорошей ситуации?

– Я не знаю. Я не разговаривал с нею. По крайней мере она была хорошо одета. Она жила со мной три или четыре года перед этим, но думала, что сможет лучше жить самостоятельно, так что я позволил ей уйти.

– Что она делала после того, как уехала от вас?

– Я не знаю.

– Чего этот глист на вас вылупился? – спросил Артемий Иванович у Фаберовского. – Может, дать ему в морду, чтоб знал? Вот такие смолянок и пугают.