Манке. Да, ты кричал, и тебе, парень, никак не увильнуть. Ты кричал: «Пошли к газетам!»
Краглер. А теперь вот иду домой. (Анне). Живо, чего ты стоишь!
Августа. Свинья!
Анна. Оставь меня. Отца с матерью я обманывала и лежала в постели с неженатым парнем.
Августа. Ты тоже свинья!
Краглер. Что с тобой?
Анна. Вместе с ним я покупала занавески. И я спала с ним в постели.
Краглер. Заткни глотку!
Манке. Эй, приятель, я повешусь, если ты не сдержишь слово!
В глубине — отдаленный крик.
Августа. Сейчас они штурмуют дом Моссе.
Анна. А про тебя я совсем не помнила, вот ни на столечко, и твое фото было мне не нужно.
Краглер. Заткнись!
Анна. Я не помнила! Не помнила!
Краглер. А мне на это плевать! Будешь упрямиться, могу пригрозить ножом.
Анна. Да, пригрози мне! Да, ножом!
Манке. В воду эту тварь!
Они набрасываются на Анну.
Августа. Да отнимите у него эту бабу.
Манке. За горло ее!
Августа. В воду ее, спекулянтку!
Анна. Андре!
Краглер. Руки прочь!
Слышно только хрипенье. Вдали время от времени ухают глухие пушечные залпы.
Манке. Что это?
Августа. Артиллерия.
Манке. Пушки.
Августа. Теперь помилуй Бог всех, кто там дерется. Их выпотрошат, как рыбу.
Краглер. Анна!
Августа, пригнувшись, бежит назад.
Бультроттер (появляется позади их, на мосту). А, черт, куда вы все провалились?
Глубб. Ему захотелось в уборную!
Манке. Подлец! (Уходит).
Краглер. Я отправляюсь домой, мой дорогой лебедь.
Глубб (уже с моста). Да, спать с бабой ты еще годишься.
Краглер (Анне). Снова свистит пуля, покрепче обними меня, Анна.
Анна. Я хочу съежиться в крохотный комочек.
Глубб. Ты ведь повесишься завтра же утром, в уборной.
Августа уже исчезла вместе с другими.
Краглер. Ты, приятель, разобьешь себе лоб.
Глубб. Да, это утро даром не пройдет, мой мальчик. Но кое-кто уже неплохо о себе позаботился. (Исчезает).
Краглер. Вы чуть не захлебнулись, проливая слезы обо мне, а я просто выстирал в ваших слезах мою сорочку! Очень нужно моим костям гнить в сточной канаве, чтобы ваша идея вознеслась на небеса. Пьяны вы, что ли?
Анна. Андре! Не волнуйся!
Краглер (не глядит ей в глаза, топает взад и вперед, стучит себя ладонью по горлу). Меня тошнит от всего этого. (Сердито смеется). Это обыкновенный театр. Сцена из досок, бумажная луна, а под ней мясная лавка, зато в ней-то и рубят настоящее мясо. (Он снова бегает, взад и вперед, свесив руки до земли, и вдруг выуживает давешний барабан из пивнушки.) Они забыли свой барабан. (Бьет в барабан.) «Неудачливый Спартак, или Власть любви». «Кровавая баня в газетном квартале, или Каждый мужчина хорош, если не лезет в герои». (Поднимает глаза, подмигивает). Со щитом или без щита. (Бьет, в барабан.) Волынка играет сбор, бедняги умирают в газетных кварталах, на них рушатся дома, брезжит утро, они лежат, как утопшие котята, на асфальте, а я свинья, и свинья бежит домой. (Глубоко вдыхает воздух). Я надену свежую рубашку, моя шкура еще цела, гимнастерку я сниму, сапоги смажу жиром. (Злобно хохочет). Этот галдеж скоро кончится, нынче утром, а я нынче утром буду лежать в постели и буду размножаться, чтобы я не умер никогда. (Бьет в барабан). Нечего глазеть так романтически! Все вы захребетники! (Барабанит). Все вы живодеры! (Хохоча во все горло, почти задыхаясь.) Все вы кровожадные трусы, эй, вы! (Он давится от смеха, больше смеяться не может, качается взад и вперед, швыряет свой барабан прямо в луну, которая оказалась цветным фонариком, и барабан и луна падают в реку, в которой не оказалось воды). Хмель и ребячество. А теперь — в постель. Белая, широкая постель, сюда!
Анна. О, Андре!
Краглер (обнимает ее за плечи). Тебе тепло?
Анна. Но ты же сам без пиджака. (Помогает ему одеться.)
Краглер. Да, холодно. (Он кутает ей шею в теплую шаль.) А теперь идем!