Я сидел на заднем сидении, прикрыв глаза, и обдумывал все, что узнал. Кумори спасла жизнь раненному в перестрелке. Если все, что рассказал Ламар, верно, это означало, что для этого она отклонилась от намеченного пути. Что бы она ни проделала с раненым, это наверняка потребовало от нее огромных усилий – потому и след на тротуаре показался мне таким интенсивным. Этим, возможно, и объяснялось то, что Кумори очень мало участвовала в моих разборках с Коулом. Я ожидал, что она окажется почти такой же сильной, как ее спутник, но когда она попыталась забрать у меня книгу, мне хватило собственной физической силы, чтобы противостоять ей.
Однако же в городе действовала ассоциация выпускников Кеммлера, затеявшая здесь какое-то опасное состязание. Почему Кумори потратила часть своих сил на спасение незнакомца вместо того, чтобы сохранить ее для борьбы с другими некромантами? Или жертва перестрелки играет ту или иную существенную роль в ее планах?
Что-то тут не сходилось. Раненый был обыкновенным уличным громилой – и в любом случае вряд ли мог оказаться ей полезным, лежа на больничной койке в реанимации.
Приходилось принимать в расчет и вероятность того, что она просто пыталась совершить добро: использовать свою энергию для спасения оказавшегося в отчаянном положении человека.
От одной этой мысли мне стало чертовски не по себе. Я понимал, что некроманты, которых я встречал, представляют собой смертельную опасность, и что если я хочу выйти из конфликта с ними живым, мне нужно быть готовым мочить их быстро, решительно и безжалостно. Но этот поступок Кумори менял дело. Он превращал ее в личность, в человека, а думать об убийстве человека для меня во много раз труднее.
Хуже того, если она действовала из чистого альтруизма, это могло означать, что черная энергия некромантов может использоваться и не только во зло. Что ее используют и для спасения жизни – как белая магия, которая тоже может использоваться как для созидания, так и для разрушения.
Я всегда считал, что грань между черной и белой магиями очерчена предельно четко. Но если темную энергию можно использовать с любой целью по выбору ее носителя, значит, она мало чем отличается от моей собственной, так?
Черт. Предполагалось, что расследование подскажет мне, как лучше действовать. Я не ожидал, что оно лишь запутает меня еще сильнее.
Когда я открыл глаза, темные тучи наползли на солнце и окрасили весь мир в оттенки серого цвета.
Глава двадцатая
День уже начинал клониться к вечеру, когда я забрал Голубого Жучка из мастерской Майка и поехал обратно домой. Я старался проверять, нет ли за мной слежки, но к этому времени действие анестезии закончилось, и нога разболелась снова. Не знаю, приходилось ли вам получать серьезные физические травмы, но суть их в том, что они не просто увеличивают уровень дискомфорта. Они выматывают. Боль несет с собой бремя пронизывающей все тело до мозга костей усталости, от которой только и хочется, что забиться в какую-нибудь темную нору и забыться в спячке.
Поэтому, говоря, что я пытался сохранять осторожность, я имею в виду, что на деле я пару раз – когда рассудок прояснялся немного, и я вспоминал об этой необходимости – косился в зеркало заднего вида. В общем, до тех пор, пока нехорошие парни выбирали в качестве средств передвижения вызывающе окрашенные аэрографом тачки или, скажем, сжигающие закись азота гоночные болиды, я мог считать себя в полной безопасности.
Я вернулся домой, отключил обереги, отворил дверь и проковылял внутрь. Мистер пулей слетел с лестницы и приятельски стукнулся боком об мои ноги. Я с трудом удержался от того, чтобы не заорать.
– Чертов котяра, – только и буркнул я.
Похоже, мое мнение Мистера совершенно не заботило. Он довольно потерся о мои ноги и отошел, позволив мне запереть дверь. Мыш подождал, пока Мистер покончит с приветствиями, и только потом подошел обнюхать мои ноги и подставить мне лобешник, чтобы я почесал его за ушами.
– Привет, – вполголоса окликнул меня Томас. Он сидел в кресле у огня, придвинув на свой край стола несколько свечей и положив на колени книгу. Меч и дробовик лежали у него под рукой. Взгляд его упал на мою ногу, и он тревожно привстал. – Что случилось?
Я поморщился, доковылял до дивана и плюхнулся на него.
– Били-били, не разбили, а вот китайские метательные штучки стоили мне дюжины стежков, – для пущей убедительности я достал из кармана вурдалакову железяку и бросил ее на журнальный столик. – Как Баттерс?
– Вполне, – сказал Томас. – Забавный парень. Устроил здесь на полчаса жуткий шум этой… этой своей фигней для польки, трепался сорок минут кряду, а потом заснул за обедом. Я отнес его в кровать.
– У него тоже выдался напряженный день, – заметил я.
– Он трус, – произнес Томас.
Я сердито покосился на него и раскрыл рот, чтобы возразить, но он предупреждающе поднял руку.