Барабашка - это я: Повести

— А-а, побегушник! — как родному, обрадовался парень. — Откель бежишь? Не бойсь — не заложу!

— Из дому, — сказал Сенька и, заметив разочарование в глазах парня, добавил: — У меня брат в колонии, на общаке. Славский Колян. Не видал?

— По какой? — быстро спросил парень.

— Восемьдесят девятая, часть вторая, — мгновенно отрапортовал Сенька.

— Групповуха, — одобрительно отметил парень и, наморщив лоб, задумался. — Не, не встречал.

— А сам чего? — вступил в разговор мужчина.

Сенька собрался было рассказать уже накатанную историю про отчима и таксу Бобика, — но парень не дал ему отвечать.

— Ты, дядя, не лезь! — внушительно сказал он. — Ты кореша не трожь. Чужая душа — потемки, слыхал? Вот и не лезь в душу!.. А ты, кореш, проходи. Вот там кипяток, сахар, хлеб. Пошамай и ложись…

Сенька благодарно взглянул на парня, прошел в угол, налил себе кипятку, отломил кусок батона. От добрых слов потеплело снаружи, от кипятка — внутри.

— Ага, — удовлетворенно сказал парень, взбивая какое-то тряпье. — Вот тут и ляжешь. Тут у трубы тепло знатное. Дрыхни. Я с ранья уйду, а ты знай: Леха Моченый — это я. Может, когда свидимся.

— Спасибо, Леха, на добром слове, — церемонно отозвался Сенька, прихлебывая кипяток. — Я — Сенька Славский, а Коляна увидишь, привет передавай.

— Заметано! — улыбнулся Леха, лег в угол и замер, будто провалился куда или умер.

Сенька тоже лег, но, хотя устал страшно, сон не шел. Долго прислушивался, как кряхтит на топчане неопределенное существо, как кашляет и шепотом матерится мужчина в кофте.

Потом кто-то погасил радужную лампочку, и все стихло. Сенька лежал на спине, дышал парным воздухом и уже начал было засыпать, когда смутная фигура обозначилась у его ног.

— Сенька, ты спишь? — позвал хриплый голос мужчины в кофте.

— Нет, а чего? — Сенька сел на тряпках и помотал тяжелой головой, отгоняя сон. На мгновение ему показалось, что человек в кофте сейчас зарежет его, и он сжался, ожидая удара. Потом справился, усмехнулся сквозь стиснутые зубы и повторил: — Ну, чего?

— Понять хочу, — ответил мужчина. — Что тебя гонит? Леха — неплохой парень, но жизнь видал только с одной стороны. Жалко. Я лежал, думал — может, помогу чем? Скажи, не бойся. Дядей Мишей можешь звать.

Никто никогда не хотел понять Сеньку, и раскололся он не от какого-то особого доверия к мужчине в кофте, а скорее от удивления, да и от заброшенности в чужом городе тоже.

— Мне институт нужен, — тихо сказал он. — Который по летающим «тарелкам». И вообще… по всему…

Несколько секунд дядя Миша молчал, потом сжал руками голову и простонал:

— Господи! И ты за этим в Москву ехал?!

— Да, — твердо сказал Сенька.

— Да неужто еще такое бывает?

— Всякое бывает, — уклончиво заметил мальчик, к которому же вернулась его обычная настороженность.

— И на что же тебе эти «тарелки» сдались?

— Так… Интересно…

— А домой?

— Домой — нет! — решительно сказал Сенька. — Мне институт надо. Иначе — жизни не видать!

— Господи! — снова простонал дядя Миша и беспокойно заерзал на ящике, на который присел во время разговора. — Ну, а побываешь там, потешишь любопытство свое, домой, к матери, вернешься?

— Поглядим, — осторожно сказал Сенька. — Может, и вернусь.

— Нет! — вдруг воодушевился дядя Миша. — Ты мне, гражданин Сенька, обещай. Если найду тебе институт, все выяснишь — и домой, до хаты. Ну? А то ничего узнавать не буду…

— Ну чего ж… — подумав, согласился Сенька. — Можно и так. Узнаю, что надо, и тогда… чего ж…

— Обещаешь? — перебил дядя Миша.

— Обещаю, — торжественно начал Сенька. — Зуб даю, гадом буду, не сойти мне с этого места…

Он вдруг испугался, что мужчина в кофте передумает, и торопился нагромоздить как можно больше клятв, но дядя Миша замахал рукой:

— Хватит, хватит, гражданин Сенька! Пошли! — Он поднялся с ящика и поглубже запахнул полы кофты.

— Куда? — растерялся Сенька. — Ночь же…

— Пошли, говорю, — прошептал дядя Миша. — Да потише смотри, Леху, с Шуркой не разбуди…

Сенька хотел было спросить, мужчина или женщина Шурка, но потом передумал и молча, нащупывая дорогу, пошел за дядей Мишей.

На улице после подвала было люто холодно, и звезды на чернильном небе светили также остро и безжалостно, как фонари. Дядя Миша заглянул в первую телефонную будку и выругался: трубка была вырвана с мясом, и обрывок витого провода свешивался на заплеванный вонючий пол.

Сенька, догадавшись, потрусил за угол и оттуда крикнул обрадованно:

— Вот! Сюда! Здесь работает!

Дядя Миша не спеша зашел в будку, вставил в прорезь монетку и, чуть помедлив, уверенно набрал номер.

Долго никто не подходил, и Сенька уже начал психовать, но тут монетка с громким стуком провалилась в автоматные внутренности. Сенька вздрогнул.

— Егор? Здравствуй. Прости, что разбудил. Это Михаил… Да, Михаил… Тот самый… — Лицо человека в кофте перекосила неописуемая гримаса.

Сенька подумал, что сейчас он бросит трубку, и испугался.

Но дядя Миша справился с собой и, помолчав, продолжал: