Барановичское гетто. Колдычевский лагерь смерти

Хотя мой нелегкий путь, мои переживания во время войны не отличаются от переживаний многих других, но считаю, что лишь немногим выпала печальная участь наблюдать неисчислимые страдания, невиданные зверства над своими родными, близкими, знакомыми. Обидно до сих пор и страшно больно, что гибель близких, родных, земляков я не мог предотвратить, потому что разделял их участь. Очень мало осталось в живых после войны узников Барановичского гетто, а ныне — только несколько человек Но прошлое должны знать все, а поэтому, как это ни трудно, я обязан об этом вспомнить, рассказать.

В январе 1941 года я был мобилизован в ряды Красной Армии и проходил службу в городе Соколки Белостокской области, где наша воинская часть занималась строительством аэродромных сооружений. Сразу же, в первые часы войны, в то памятное утро 22 июня 1941 года, совершенно неожиданно для нас удары немецких фашистских частей обрушились на город Белосток и на наш маленький гарнизон. Мы получили приказ пробиваться на восток.

Вечером 28 июня 1941 года я пришел в город Барановичи. Центра города уже не было — он был превращен в пепелище. Еще кое-где тлели недогоревшие остатки бревен. По пустынным улицам кое-где буквально пробегал одинокий прохожий и торопливо скрывался.

Сердце сжималось от боли и тревоги. Встречавшиеся мне в пути говорили, что немцы уже далеко за Минском, уверяли, что уйти дальше бывшей советской границы с Польшей никому не удалось. Забыв страх и опасения, я прямо в солдатском обмундировании бросился искать родителей, жену, сына. Дома, где они проживали на квартире, уже не было. Лишь сиротливо стояла израненная и обожженная яблоня, что росла недалеко от порога нашего дома.

Какая-то участливая старушка в страхе прокричала:

— Убегайте! Поймают — убьют!

И я бежал по улицам…

Со двора дома в конце улицы Минской меня окликнул дядя Гороновский. Его широкое суровое лицо лишь на мгновение осветилось вымученной улыбкой: «Твои здесь, с нами», — сказал он.

В доме меня по очереди обнимали мать, отец, жена. Меня узнал и не отпускал от себя сын Роман четырех лет. Вести были невеселые: в городе фашисты организовали гетто, наш дом входил в его территорию. В маленьком домике поселились 40 человек — как и требовали полицейские — один метр на человека. Здесь проживала семья дяди Гороновского и дяди Кацмана — оба известные в городе жестянщики.

Буквально на следующий день в городе во время облав полицейские схватили Гороновского и Кацмана, схватили соседа Шустера, работавшего вместе со мной до войны на кожзаводе. За два дня во время облав на улицах было схвачено человек 500. Фашисты потребовали за них выкуп из гетто деньгами, ценностями. Но, несмотря на собранный выкуп, всех расстреляли. Раньше была расстреляна группа врачей — 36 человек, а также группа из 73 человек, названная в приказе военного коменданта «евреи-коммунисты».

После смерти Гороновского и Кацмана мы решили, что их старшие сыновья — Цаля, около 17 лет, и Давид, 18 лет — должны бежать в леса. Уже ходили слухи о существовании в пинских болотах групп сопротивления, а трое маленьких детей дяди Гороновского и пятеро Кацмана останутся пока на моем попечении. Я должен остаться с моей чрезмерно выросшей семьей, которой нужен хоть один мужчина. Мы долго наставляли и с нелегким сердцем проводили ребят в неизвестную и тяжелую дорогу.

Однажды январским вечером 1942 года пришел Давид Кацман. Партизанский разведчик имел задание вывести из города, из гетто, в отряд группу молодежи. Всю ночь он ходил по домам, чтобы подготовить молодых. Утром при выходе из гетто его вывел из строя знавший его в лицо полицейский. Страшные пытки в барановичском СД не сломили юношу. Его отправили в Колдычевский лагерь смерти, где он погиб в камере пыток.

4 марта 1942 года узников гетто перегнали через узкий коридор полицейских в восточную часть. Необычно большая концентрация фашистских офицеров, полицейских карателей, солдат воинских частей тревожила и предвещала самое худшее. Всех женщин, стариков, детей изверги загоняли в автомашины дубинками, прикладами и вывозили на расстрел…

В этот день были зверски замучены все 39 человек нашего дома. Не стало моих родителей, жены, сына, не стало приемных детей… Меня же в группе молодежи из 60 человек отправили в Колдычевский лагерь смерти.

Тяжело, мучительно я пережил смерть многих родственников, в том числе 21-го человека близких родственников, проживавших со мной в одном доме — родителей, трех братьев, двух сестер, многих- многих знакомых…