Пан Кветковский, хоть ему и была привычна шумная казарменная жизнь, чувствовал себя сегодня не вполне трезвым. Можно было позвать гайдука, чтобы тот помог раздеться, но пан Збигнев не хотел спать. Им овладело странное волнение – он никак не мог забыть круглого, розового личика пани Барбары, ее милой улыбки. «Какая красавица!» – вымеривая шагами выделенные ему апартаменты, восклицал он про себя. Время бежало, а мысль о жене воеводы продолжала беспокоить его воображение, он завидовал князю. Выпитое вино подогревало кровь. «Такая юная, чистая, желанная, – вожделенно шептал он. – Так бы и съел ее!» Желание его все разрасталось, и неожиданно в голову пришла безумная мысль: он сейчас же отправится к пани Барбаре и попытается поговорить с ней! О том, что это не понравится князю, он не думал.
Как и подобает настоящему смельчаку, Пан Кветковский решил положиться во всем на удачу и находчивость. «Конечно, замок воеводы – не казармы, поднимать скандал здесь неуместно», – говорил он сам себе и тут же отвечал: «Но почему бы не попытать удачи? Кто знает, может быть, в эту минуту куколка ждет меня!» – и он, как был, в длинном выходном камзоле и при сабле, направился из комнаты.
Замковые помещения и переходы между ними он знал прекрасно. Когда-то, еще при отце князя Станислава, пане Ольбрехте, он служил комендантом этого замка и прожил здесь целый год. Если бы у него возникло желание, он сумел бы проникнуть незамеченным в любое помещение замка. Но сегодня у него была одна цель, и владело им только одно – вожделение. Пробравшись к двери спальни пани Барбары, он попытался открыть ее, но тщетно. Неудача неожиданно разозлила его. Он уже собирался постучать, но тут услышал шарканье сандалий: кто-то направлялся к комнате пани. Пан Кветковский едва успел спрятаться за выступ стены и присесть, как к двери подошел сам пан воевода. В руке у него была зажженная свечка. Он был в длинной белой рубахе и без парика – его едва можно было узнать в этом наряде. Постучав в дверь, князь негромко сказал:
– Душа моя, открой, это я.
Не дождавшись ответа, он вдруг ударил в дверь кулаком. Сразу после удара лязгнул засов, дверь открылась, и перед князем предстала бледная Барбара. Она была напугана тем, что ее разбудили, к тому же очень устала, и уже хотела пожаловаться на недомогание, но князь не дал ей сказать ни слова. Он шагнул за порог и буквально набросился на свою жену.
Пан Кветковский не был бы самим собой, если бы после этой сцены отправился обратно в свою спальню. Хмель с него как рукой сняло. Теперь уже не просто ревность – ненависть заговорила в нем. Он был решительным человеком, и когда у него появлялась цель, он, как истинный храбрец, забывал о страхе и старался сделать все, чтобы добиться своего. На этот раз он воспылал желанием покорить пани Барбару. Амбиции говорили ему, что если сегодня он не добьется своего, то перестанет уважать себя.
Прежде всего ему надлежало проникнуть в ее спальню. Вспомнив про чердачное помещение и дымоходную трубу, через которую с успехом можно было пробраться в любую комнату, где имелся камин, он направился в коридор. Тусклый свет настенных ночников помог ему разыскать лестницу, ведущую на чердак. Мрак, царивший на чердаке, несколько остудил его пыл. Пан Кветковский замедлил шаг, а когда ударился головой о балку, то и вовсе остановился. Лезть на крышу ему расхотелось. Он вдруг решил, что следует попытаться проникнуть в спальню пани Барбары другим способом – через окно, но для этого нужна была веревка.
Ревность продолжала мучить пана Кветковского. Он прекрасно понимал, что происходит в спальне в эти минуты, а потому торопился, надеясь помешать этому. Сейчас он готов был даже заколоть пана воеводу. Это желание было уже абсолютно безумным, но когда им начинала править страсть, пан Збигнев не мог остановиться. В Новогрудском гарнизоне, где он служил, его знали не просто как задиру, но и как неисправимого дуэлянта. Его старанием лишались головы не только враги, но даже те, кто имел все основания называть себя его другом.
Захватив веревку, гость вернулся на чердак. Выбрав место, где, по его расчетам, должна была находиться спальня пани, он зацепил веревку за балку и, удерживаясь за другой конец, выбрался через чердачное окно. Следовало отдать должное его смелости: высота стены была такой, что вполне можно было разбиться насмерть, при этом темнота значительно усложняла передвижение. Правда, темнота в то же время и благоприятствовала безумцу, укрывая его от дозорных, карауливших на башнях.
Окно спальни было приоткрыто. В темноте подрагивал огонек свечи. Пан Кветковский осторожно встал на подоконник и прислушался – где-то в глубине комнаты вели разговор двое. Он узнал голоса пана воеводы и его юной жены.
– Ты не любишь меня, – послышался грустный вздох князя.
– Я ваша раба. И по закону принадлежу вам.
– Но мне мало того, что требует закон! Мне нужна ты, ты сама! Мне надо, чтобы ты любила меня!
– Но я люблю. Разве я не доказала вам это только что?