Барбаросса

Пришло время проверки совести Паулюса. Он сказал, что в Семилетнюю войну генерал фон Марвитц отказался исполнить звериный приказ короля Фридриха Великого, и на могиле Марвитца в святости сохранилась надпись: «Избрал немилость там, где повиновение не приносило ему чести…»

– Может быть, – сказал Паулюс Хейтцу, – приказ Рейхенау останется руководством для всего вермахта, но только не для Шестой армии. О том же, что творится вне сферы действия моей армии, я знать не знаю. Это меня не касается… Впредь, – распорядился он, – вешать так называемых партизан ЗАПРЕЩАЮ!

Ему было приятно, что вечером его навестил генерал Отто Корфес, благодаривший Паулюса за отмену приказа Рейхенау:

– Покойный любил убивать людей, веселясь, когда они падали в ямы трупами, и такие казни у Рейхенау превращались в загородные пикники – с очередной выпивкой…

Корфес был уже в летах. Рано облысевший, только над ушами еще росли волосы, он имел крупный нос и крепкий подбородок, выдававший в нем волевого человека. (Конечно, ему, генералу вермахта, не дано было знать, что со временем он станет видным историком, а его труды будут печататься в московской прессе.) Паулюс, испытывая симпатию к Корфесу, сказал, что немало удивлен жестокостью Рейхенау и даже не понимает причин, которые вызвали появление этих бесчеловечных приказов.

– Не забывайте, – напомнил Корфес, – что великая германская литература начиналась с «Разбойников» Шиллера. Так уж сложилась наша история, что с первых Гогенцоллернов, осевших в бранденбургской марке, нас, германцев, приучали к насилию, воспитывая в немцах превосходство над другими народами. Даже когда у нас не было штанов, чтобы прикрыть свои задницы, мы задирали нос перед всем миром. Но из прошлого «бедного Михеля», над которым потешался весь мир, Гитлер превратил нас в «проклятого Фрица», ставшего пугалом для человечества…

Паулюс был несколько шокирован такой откровенностью Отто Корфеса, который просил называть его не «генерал Корфес», а «доктор Корфес», чем он намекал на свое научное звание.

– Стоит ли обострять этот вопрос, доктор Корфес? Германия всегда была вынуждена воевать со своими соседями.

– Отменив приказ Рейхенау, вы, господин генерал-лейтенант танковых войск, доказали, что являетесь умным человеком. Подумайте сами. Кто из соседей собирался нападать на Германию после Версальского мира? Может, поляки? Чехи? Норвежцы? Французы? Или… русские? Нет, – сказал Корфес, – мы сами взорвали бочку с порохом и теперь враждуем со всем миром…

Разговор становился опасен. Паулюс ответил, что закрывать подушкой свои телефоны не станет, ибо гестапо не боится.

– Но вы, доктор Корфес, назовите мне ту прекрасную и блаженную эпоху германской истории, в которой вы бы хотели жить.

Корфес задумался, опустив голову. Молчал.

– Ну? – торопил его Паулюс, посмеиваясь.

Отто Корфес поднял лицо. Оно было даже бледным. 

– Я не знаю такой эпохи, и потому мне приходится жить в той, которая меня породила. Но если я не согласен с этой своей эпохой, значит, я должен ее перестроить.

– Нет, доктор Корфес! – строго отвечал Паулюс. – Если я завтра же пошлю вашу дивизию на Астрахань, вы ее для меня возьмете. Но переделать эпоху вам не удастся. Она такая, какая есть, и человек, живущий в своем времени, обязан подчиняться его требованиям, если он не дурак и желает выжить.

– Простите. Вы рассуждаете… реакционно.

– Вы второй, от которого я слышу эти слова.

– Кто же был первым? – спросил Корфес.

– Ваш коллега – генерал Мартин Латтман. Но он сказал об этом намного раньше вас, еще до похода в Россию…

Их разговор прервало появление зятя Паулюса – зондерфюрера СС Альфреда Кутченбаха, в общем-то невредного парня:

– Извините, господа. Но сейчас в нашу дверь должны постучаться позывные из Лондона – позывные Би-би-си.

Как раз в этот день (20 января) выступал генерал де Голль, который и сказал: «В то время, когда мощь Германии и ее престиж поколеблены, солнце русской боевой славы восходит к зениту. Весь мир убеждается в том, что этот 175-миллионный народ достоин называться великим… самые суровые испытания не поколебали его сплоченности. Французский народ восторженно приветствует успехи и рост сил русской нации. Ибо эти успехи приближают Францию к ее желанной цели – к свободе и отмщению».

– Хватит, барон, – сказал Паулюс зятю. – Выключите.

Корфес собрался уходить, жалуясь на мороз, и хвастливо похлопал себя по добротным и высоким валенкам до колен.

– Парадокс! – сказал он. – Наши химики научились заменять каучук искусственной «буной», но вот освоить выделку валенок из обычного войлока германская наука оказалась не способна…