Бардин

— Болтают, однако?..

Потом главный инженер услышал подобное еще и еще. Стройку заполонили какие-то слухи, люди шептали уже их на ухо друг другу. Что это, откуда? Иван Павлович ничего не понимал. Оснований как будто никаких, а вот!

На стройке трудились уже тысячи людей. Они еще плохо знали друг друга, и всякие слухи действовали особенно деморализующе, порождали неверие в осуществимость большого замысла. Дело дошло до того, что стали говорить, будто вообще в Кузнецке ничего строить нельзя — грунт не выдержит.

Главный инженер организовал тщательную проверку грунтов, следил за кладкой камня и кирпичей в фундаменты. Ничто не внушало опасений. Но слухи продолжались…

И еще одно: никак не налаживались отношения с Янушкевичем. Внешне замкнутый, всегда застегнутый на все пуговицы, в инженерной форме, он ничем не выражал своего отношения к распоряжениям главного инженера. Ивана Павловича раздражала его старорежимная солдатская манера: «Да-с! Слушаюсь! Так точно! Никак нет-с!» Еще Курако внушал Бардину: если человек на все говорит: «Чего изволите?», — то это верный признак, что как работник он ничего не стоит.

Всем своим поведением Янушкевич напоминал фельдфебеля. А в отсутствие начальства каждому поверял, как некомпетентен главный инженер: он же металлург, ничего не понимает в строительстве, а туда же — суется, распоряжения дает, торопит… Его медлительность и осторожность, боязнь всякой ответственности особенно раздражали Ивана Павловича. Сам человек решительный и смелый, быстро схватывающий, что нужно, какой технический путь лучше, он требовал того же от своих подчиненных. При этом главный инженер никогда не принимал скороспелых решений, все внимательно взвешивал, консультировался со специалистами.

Особенно большое внимание он уделял научному обоснованию проводимой работы. Так, на Дзержинке одним из первых его шагов была организация отличной химической лаборатории, к руководству которой он привлек крупного ученого-специалиста. Теперь здесь, на Кузнецкстрое, он также всякий раз тщательно готовил научное обоснование каждого принятого им технического решения. Учитывал не только советы ученых консультантов, но и возражения своих сотрудников, считался с их мнением.

Но уж если решение было принято, Иван Павлович отстаивал его до конца, добивался всеми силами его осуществления.

Янушкевич был совсем другой человек. На распоряжения главного инженера он всегда отвечал: «Так точно-с», — а затем начинал юлить, затягивать и при этом всюду говорил, что так нельзя, что это отступление от проекта, инструкции.

Слухи о недоброкачественности грунтов и о непригодности выбранных Бардиным для здания заводоуправления ленточных фундаментов тоже исходили от Янушкевича. При этом он ссылался на заключение сибирского гидрогеолога Кучина. Тот для снижения уровня грунтовых вод на площадке как-то рекомендовал провести трехкилометровую подземную галерею.

Изучив это предложение, главный инженер пришел к заключению — необходимости в такой галерее нет. Это было бы просто ненужной работой, затягивающей строительство. Но Янушкевич продолжал упорно цепляться за рекомендацию Кучина. Дело дошло до начальника строительства. Пришлось Бардину отрываться от неотложных дел, вызывать из Москвы консультанта-профессора и заниматься с ним.

Консультант полностью одобрил решения Бардина. Но на этом дело не закончилось. Вскоре в новосибирской газете появилась статья, автор которой обвинял главного инженера Кузнецкстроя во вредительстве. Это уже нельзя было стерпеть. Пришлось затратить немало времени, чтобы доказать всю беспочвенность, вздорность обвинений.

К Бардину приехал с извинением сам автор статьи, молодой журналист, и при этом выяснилось, что и тут руку приложил Янушкевич.

Состоялось бурное собрание строителей. Бардин получил полную поддержку коммунистов, всего коллектива. Янушкевичу пришлось оставить работу.

Этот случай многому научил Ивана Павловича. Свои решения он отныне старался вынести на суд коллектива, рассказать о них подробно рабочим и инженерам. А вместе с тем еще более усилил темп своей работы — подгонял проектировщиков, ускорял подготовительные работы и немного успокоился только тогда, когда увидел поднявшиеся из земли массивные фундаменты домен. Но это было уже несколько позже…

Конец 1929 года пришел в Сибирь с необычайно суровой даже для этих мест зимой. Пятидесятиградусный мороз с ветром жег немилосердно. Иван Павлович впервые почувствовал, что значат настоящие сибирские холода, от которых не спасали ни полушубок, ни большие валенки (пимы — по-сибирски). Однако работа не прекращалась ни на день. Быстро поднималось здание заводоуправления, сооружались бараки, жилые дома, прокладывались но всей площадке железнодорожные линии.

И всюду, на всех объектах по многу раз в день видели фигуру главного инженера в его неизменном полушубке.