Бардо

Данил Ечевский Бардо

Книга не пропагандирует употребление наркотиков, психотропных веществ или каких бы то ни было других запрещенных веществ. Автор категорически осуждает производство, распространение, употребление, рекламу и пропаганду запрещенных веществ. Наркотики – это плохо!

Книга не пропагандирует нетрадиционные сексуальные отношения и предпочтения. Автор категорически против Родителя Один, Родителя Два, Родителя Три и всех последующих. Автор убежден, что задний проход пригоден только для прохода сзади каловых масс, для колоноскопии и, в некоторых случаях, для массажа простаты.

Книга не пропагандирует суицид, так как она считает, что самоубийство только для слабаков и для лиц нетрадиционной сексуальной ориентации.

Роман – сила! Аххаху Аххах!

***

Путь в иной мир – есть не что иное, как сам путник.

Демчог В.В.

Чикхай Бардо

«О высокородный, ты находился в обмороке в течение последних трех с половиной дней. Как только ты очнешься от этого обморока, то подумаешь: «Что же случилось!»

Делай все, чтобы узнать Бардо. В это время вся сансара будет вращаться; и пред тобой предстанут видения различных сияний и божеств. Все небеса будут казаться синими».

Бардо Тхёдол. Тибетская Книга Мертвых.

Обними

Как только ни вредит себе человек, чтобы не умереть. Не живые, но все еще мертвые не решаются на полную смерть, а выбирают крохотную. Каждый день. И неслучайно дым сигареты так жаждет целовать легкие. Убить себя не своими руками. Руками другого. Как покончить с собой, не убивая себя? – Влюбиться. В такого же. Да! Да! Точно. Так, чтобы это была любовь! Худшее всегда всем удается лучше. Чем что? Трупов много. Их больше. Морги пусты, а улицы переполнены. Трупы ползут друг к дружке сквозь время. На ищущих до крови коленях. Встречаются потому, что никогда не должны были встретиться. Нельзя. Не в силах убить себя, но в силах убить другого. Совместный суицид. Так они любят. Умереть вместе. Друг от друга.

– Я уже еду. Скоро буду.

– Нет, не будешь.

– Что это значит?

Но ответа нет.

– Ответь, пожалуйста.

Но нет ответа.

– Возьми трубку. Хотя бы скажи мне, что происходит. Просто скажи. Ну за что ты так со мной?

Вера выключает телефон. Роман просит таксиста ехать быстрее. Забегает в подъезд. Стучит в дверь. Жмет на звонок. Отключен.

– Пожалуйста, впусти. Ну зачем ты так со мной?

Кричит в угрюмое лицо двери, умоляет. Ответа нет. Ничего. Подъездная полутьма. Мигающая лампочка повесилась на худом проводе. Тишина, прерываемая криками чужих жизней. Роман стоит у двери. Падает на нее. Ждет, что та поймает. Но у двери нет рук, как и у людей. Сползает вниз. Обнимает колени. Глотает горло. Челюсти пальцев кусают лицо. Ногти хотят крови. Подъезд ничего не чувствует. Он – только пасть с множеством голосов. Крики ссорятся, рассказывая об одной и той же жизни, одинаковой у всех, своей у каждого. Роман плачет.

Сверток человеческой бумаги. Как бы ветер не унес Романа. Неуклюже-оброненная капля человечины. Харчок на полу. Клочком мясного мусора Роман ненужно валяется у ног двери, жмется к ее подошве. Сознание Романа жмется к Вере. Но как одна, так и другая – холодны. Одна и другая – закрытые двери. Человеческая кожа тепла, как лед. В объятиях – замерзаешь.

В минуты вроде этих. Роман всего ближе к Вере, когда ее нет. И когда он противится ей. Чем больше противится, тем меньше сил сопротивляться, тем уязвимее сила. Чем больше прячется в одежды, тем обнаженнее тело. Роман борется с Верой. Но чем дальше он от нее разумом, тем ближе – сердцем.

Она всегда далеко. Особенно когда лежит у него на груди. Целует его кожу. На прощание. Спокойной ночи. Она лжет. Их тела в одной кровати. На расстоянии прикосновения. Такого нежного и теплого, но невозможного. Отворачиваясь, она толкает труп Романа в одиночество. Спокойная ночь – это то, чего он не знает. То, чего не желает ее сон.

Фантазия Романа ползет сквозь стену червем. Пытается узнать. Вновь и вновь. Любит ли она его? Роман видит ее. Несчастное безумие с широко-испуганными глазами. Не пускает Романа. Не дает помочь. Быть может, стынет сейчас у двери. Как у своей последней двери. Безумие, которое он любит.

Дома, как в гробу. На земле, как под землей. Заплаканная мумия. Игрушка страхов. Тщетная минута, вздохи тщетны. Призрак, скомканный в тревогу. Ноги тихо бродят. Губы подергиваются. Боится ротик. Шаги не уверены, есть ли они на самом деле. Болят тонкие колени. Они слишком долго бились о пол. В сомнении согнута спина. И мертвый свет. Вера. Жизнь цветет, как дым и сигаретный уголек. Нет силы, чтобы вырваться. Есть силы, чтобы тлеть. Пустая комната. В воздухе, как в океане, плавает лед. Безмолвно кресло, затертое мыслями до дыр. Возможно, Вера видит в скважину замка или в глазок. Нет ничего, но есть вопрос. Впусти.