Бардовские сказки

А через какое-то время мальчик поправился, и родители привезли его на берег того пруда. И соловей, увидев того, кому был обязан своим освобождением, подлетел к мальчику, сел ему на плечо, вовсе не боясь, и запел. Несмотря на то, что вовсе не вечер и не ночь стояли на земле, а яркий солнечный день. Но только песней мог отблагодарить соловей своего освободителя. И маленький крылатый певец старался изо всех сил, и трель его летела к небу, будто подброшенный вверх бубенец, словно водяные брызги, в которых вспыхивают все оттенки радуги. И все лето после этого пел по ночам соловей, а мальчик стоял каждую ночь у окна и слушал.

Осенью же улетела семья соловьев в теплые края, смолкли трели, опустело гнездо. Облетел куст, замолчали кузнечики и лягушки. Но мальчик знал, что как только придет тепло, станет греть солнце — вновь зазеленеет куст, вернутся в свой дом птицы. И снова зазвучат над прудом соловьиные трели.

Конец

Часовщик

На окруженном со всех сторон лесом крутом холме, возвышающимся над городком, лежащим у его подножья, стоял замок. Старый, покрытый мхом и оплетенный старым вьюном, он казался древним заброшенным стариком. Не жил в замке ни король, ни печальный принц, ни злая королева, ни заточенная принцесса.

Во всех комнатах — и больших и малых, и в чуланах, и в кладовках; и в подвалах и в высоких башнях, и даже на чердаке — везде и всюду, тикали часы. Они были очень разные. И большие — напольные, и поменьше, висящие на стенах. У каждых часов был свой бой и свой характер.

Одни в своем круглом корпусе коричневого лакированного дерева, с длинными "усами"-стрелками и басовитым хриплым боем были похожи на магистра ратуши.

Другие строгие и чопорные — в длинном квадратном черном футляре, с сухим, словно кашляющим боем, походили на пастора.

Были тут и кокетливые, словно барышня-модница, часы с узорами на корпусе, с маятником, похожим на большую ракушку. А вершину часов венчал домик, откуда выскакивала каждый час кукушка.

И часы в форме кошки. Когда они тикали, то глаза кошки поворачивались то влево, то вправо. А вместо боя каждые полчаса часы-кошка мяукали.

На чердаке жили часы, похожие на маленького серого домовичка. Они тикали совсем тихо и вместо того, чтобы звонить, только тихо шипели.

Были в замке и часы-непоседы. То в большой светлой башне, то в кухне, то в зале, то в разных комнатах попадались одни и те же часы с большой широкополой ярко-синей шляпой на "макушке", переливистым, словно детский смех, звоном и характером непоседливого мальчишки-сорванца. В том, что это точно одни и те же часы, можно было убедиться по небольшому, но видному сколу на шляпе и синему, будто чернильное, пятну возле цифры 3.

На главной башне замка, под "козырьком" громко и четко, словно выговаривая команды, висели старые часы-"солдат-ветеран" — с потрескавшимся стеклом и корпусом, с чуть уже поржавевшими стрелками, словно двумя крохотными шпагами. "солдат-ветеран" звонил отрывисто каждые четверть часа, будто докладывал: "Все спокойно".

Кроме часов в замке обитали большие серые крысы, шныряющие из одного угла в другой и боящиеся трех местных кошек — дымчато-серую, черную, как ночь в подвале, и большую пушистую рыжую. У крыс с кошками велась извечная война. Кошки проводили еженощные рейды по отлову врага, но того было больше. Поэтому война велась с переменным успехом. По углам замка под потолком плели кружева большие белые мохнатые пауки с черными полосами на головах и красными узорами на спинах. Это были самые тихие, самые незаметные обитатели.

А еще на чердаке замка, вместе с часами-"домовичком" жил ветерок. Он был озорной весельчак и очень любил петь и играть в прятки. Пауки сердились, когда он качал их паутину, крысы — когда он приносил их запах кошкам. И только кошки были рады играть с ветерком в салочки и догонялки клубками пыли, занавесками и просто каким-нибудь мусором.

И жил в замке один-единственный человек. Своей семенящей походкой и длинным носом он был похож на крыс, густыми длинными волосами, где седина мешалась с чернотой — на кошек, а неслышностью движений и длинными тонкими пальцами — на пауков. Каждое утро, когда солнце поднималось из-за горизонта, и каждый вечер, когда наступала темнота, он сновал по лестницам замка, заглядывал в каждую комнату, что-то тихо бормотал и напевал себе под нос. Он разговаривал с часами, смазывал их, подтягивал гирьки, смазывал, если они начинали хрипеть или отставать.

— Доброе утро, господин пастор. — Говорил он длинным черным часам. — Хорошее сегодня утро, а Вы все ворчите.

— Славного денечка, красавица. — И вытирал пыль на стекле часов-"кокетки".

— Снова ты удрал, озорник ты эдакий. — Ворчал часовщик и уносил часы с синей шляпой из кухни или с чердака в комнату.

Выйдя из замка, часовщик приставлял к стене лесенку, и насвистывая какой-то старинный марш, лез смазывать "ветерана". — Что, дружище, старость — не радость? Опять скрипим да хрипим? — сочувственно говорил он часам.