Барьер (антология)

необдуманность. Тот, кого ни разу еще не охватывала сия лихорадка, не способен понять ни сущности ее, ни воздействия. Человек видит все в тумане – должно быть, потому, что глаза его наливаются кровью, – тело теряет чувствительность, не ощущает боли от ударов и уколов, мускульная же сила и выдержка – пусть лишь на короткое время – неслыханно возрастают. Но зато человек начисто теряет при том осмотрительность, способность взвешивать, видеть положение, молниеносно и разумно мыслить. Словом… нет в этом состоянии ничего хорошего, и мы можем только радоваться, что Ланселот избавился от него. Ибо освобождение от воинственной лихорадки не уныние и притупленность порождает, но твердость и несгибаемую волю.

Вот таким и вступил Ланселот в жалкую лачугу Дарка.

Итак, Ланселот узнал, что отец его родом отсюда. Но факт этот – как я уже говорил – в помыслах его никаких изменений не произвел, ведь он с отроческих лет готовился воскресить Мерлина, тюремщика же его убить. Рыцарь сей был весьма удачлив, ибо, не зная отца своего, не узнал он и разочарования и неизбежной почти ссоры отцов и детей.

Для Ланселота Годревур остался Годревуром, храбрецом, которому следует подражать, а если хватит сил, превзойти.

Но вот Дарк показал рыцарю тихое сверкающее озеро, и зрелище это сжало ему горло, словно тисками. Правда, что

Ланселота – коего мы взялись рассмотреть в меру наших сил – вело в помыслах его честолюбие, любовь Артура и сознание своей призванности, однако картина будет неполной, если мы не наложим на холст еще одну краску.

Ланселот стремился к полному самоосуществлению. И для исполнения грандиозного этого замысла ему необходим был воскресший Мерлин, побежденный Дракон – даже

Гиневра! Ради этого-то – отче и боже мой, не покарай за гордыню отрока сего с пылкой головою! – ради этого и расправился он со всем рыцарством Артуровым; рыцари же, полагая, будто Ланселот против них воюет, не заметили, что они – лишь средство в железном кулаке Судьбы и

Ланселота.

– Видишь, господин рыцарь? Вот это и есть мой дом.

Дарк указал на какую-то яму, Ланселот, низко наклонившись, вошел в выкопанную в земле нору. И задохнулся от темноты, вони и дыма.

– Ты живешь здесь, Дарк?

– Не только я, господин рыцарь. Здесь и моя семья живет.

С земляной приступочки поднялась молодая женщина и низко склонилась перед вооруженным мужчиной.

– Будь благословен, господин мой, и, кто бы ты ни был, но если пришел с моим мужем, мы разделим с тобой все, что имеем.

Ланселот поклонился еще ниже.

– Будь благословенна и ты, женщина. Мне ничего не нужно, только вот отдохнуть бы немного да, если можно, поесть.

– Отдохнуть у нас можно, господин рыцарь, а поесть –

нельзя. Нет у нас ничего, что бы в пищу годилось.

В этот миг между ногами их метнулась крыса, и Ланселот придушил ее кованым каблуком сапога.

– Выбросьте ее!

– Господин рыцарь! – Дарк смотрел на него с мольбой,

– Если бы не нужно было ее выбросить по приказу твоему… видишь, вот мои четверо детей.

Ланселот нагнулся к изможденной, но еще не совсем подурневшей молодой женщине.

– Скажи мне, ты варишь похлебку даже из крысы?

– Из всего, господин рыцарь, из чего только можно.

– Как зовут тебя, женщина?

– Герда.

– Давно ли варишь ты крысиный суп, Герда?

– Было время, когда ели мы телятину и ничего не боялись.

– Когда ж это было?

– Это было… – Дарк заерзал тревожно и робко, но

Герда, не обращая внимания – ведь у нее было четверо детей! – продолжала свое: – Это было тогда, когда правил

Мерлин. С той поры все гибнет и пропадает. С той поры мужчин подряд зарубают, а женщины умирают родами.

Раньше-то, господин рыцарь, веришь ли, не помирали.

Жила здесь неподалеку, на берегу озера, очень красивая и очень добрая женщина, звали ее Вивиана. Она знала средство, залечивала раны мужчинам, если же рожала женщина и Вивиана была при том… она была ласковая и все умела…

тогда женщины не умирали. И тот, у кого хватало смелости, еще мог тогда даже говорить с Драконом. Да и Вивиана часто просила, требовала, чтоб не отбирали у беременных все съестное. Но потом и Вивиана погибла. А уж такая она была… чисто фея. Пожалуй, господин рыцарь, вот похлебка наша. Вкушай на здоровье!

Поднялся Ланселот и, поскольку велик был ростом, невольно – а может, и вольно – склонил голову перед изможденной женщиной.

– И вы все… почитаете ту Вивиану?

– Может, нехорошо мы делаем, по новой-то вере, а только мы, господин рыцарь, молимся ей.

– Коли так, добрая женщина, – печально сказал Ланселот, – попроси ты ее, чтоб и мне помогла, потому как, поверь, будет мне в том великая нужда!

Выйдя из лачуги Дарка, Ланселот распрямился и глубоко вдохнул чистый воздух.

– Забредают ли сюда псы Драконовы? Не трусь, –

прикрикнул он, видя, что Дарк опять так и гнется к земле. –

Отвечай, да точно и ясно!

– Забредают, господин мой. Трое их и сейчас здесь.

– Ступай впереди коня, показывай дорогу!

– Я…

– Некогда мне блуждать сейчас! Вперед! Веди прямо к ним!