Барьер (антология)

– Напали-то они на меня по твоему приказу. А теперь мертвы. Надо последний долг выполнить.

Дракон рассмеялся и пожал плечами.

– Вот еще!

– Сложим костер или могилу выкопаем? Ну?!

– Ланселот, сие сделают вместо нас грифы. А псы эти имели еще для меня какую-то цену, пока были живы. Но ведь они не сгубили тебя, приказа моего не выполнили –

пускай гниют теперь. Здесь же, на месте! Они псы, и только. Пощады у них не проси, зато они-то просить мастера…

Ланселот, отдышавшись за это время, встал.

– А ты?.

– Я никогда не прошу пощады. И не даю.

– Быть посему, приятель.

Приходится мне сейчас – ненадолго – прервать их беседу затем, что и всякую напряженную позицию можно удержать лишь на короткое время. Я добросовестно изложил первую встречу Дракона с Ланселотом, а также их речи. Обоим не к чести послужило бы, перескажи я ту беседу дословно. Правда, я взялся быть хронистом важного события, решающей, наверное, битвы эпохи но, по мере того как, нанизывая букву за буквой, я продвигаюсь вперед в событиях и во времени, представляется мне все отчетливей, что плох тот хронист, который тщится дословно пересказывать все, происходившее между двумя выдающимися существами или идеями. Конечно, такие существа могут разозлить или заставить обливаться слезами Гиневру, могут безмерно потрясти сэра Галахада Безупречного, могут припугнуть и воодушевить Артура, но дать почувствовать самую суть и мрачную красоту истины они вряд ли способны. Ведь разговор между Драконом и Ланселотом – не стоит преувеличивать, называя его любезным, –

был, несомненно, практический разговор о том, где состояться их решающему поединку. Дракон предлагал сразиться здесь же, на месте, и тотчас, но Ланселот лишь смеялся: ему-то прежде всего не Дракон был нужен, а

Мерлин, он хотел попасть к Мерлину. И Дракон прекрасно понимал это. Вот только не знал Ланселот вещи весьма очевидной, не знал, какое величайшее оскорбление – не испугаться того, кто сам себя престрашным существом почитает, и какое неслыханное нахальство – попросить напиться воды у смертельного врага нашего. Именно этим раздразнил Ланселот Дракона, именно таким образом смертельно его оскорбил, сам об этом даже не подозревая.

Посылая Дракону приспешника его, да еще передав через двух других, насмерть перепуганных слуг решительный свой вызов, славный сей рыцарь полагал, что Дракон, пусть по-своему, проникнется к нему уважением. Он и не подозревал, что Дракон лишь тогда почуял, сколь Ланселот опасен, когда увидел: рыцарь желает сперва передохнуть и освежиться, а уж потом ужасаться – если вообще способен на это – нечеловеческому обличью Дракона.

Кровь мертвых псов уже свернулась, тела их остыли, и пар не подымался над ними. Те двое подошли к лошадям своим.

– Точно ли ты желаешь увидеть Мерлина?

– Давай уж с этим покончим, – твердо сказал Ланселот,

– Я приехал сюда из-за Мерлина. Эти вот, – указал он на трупы, – просто стояли между нами. Как и ты – стоишь между нами, только и всего. Я хочу ехать к нему!

– Подумай, Ланселот! Тело Мерлина – в моем замке… в его, то есть, замке, и я наместник его. Ты собираешься войти туда?

– Ну, видишь ли… если с этими я расправился в довольно короткой стычке… справлюсь как-нибудь и там.

– Вероятно, так, – задумчиво произнес Дракон, и они мирно поехали рядом, – Ну, а если я отведу тебя к катафалку Мерлина и он не восстанет на твой зов?. Тогда что будет с тобой?

– Не знаю… Тогда мне конец…

– Ты глуп, Ланселот. Единственное разочарование, единственная неудача… могут тебя уничтожить?

– Этого тебе не понять… – Ланселот говорил прерывисто. – Если не восстанет Мерлин на мой зов… даже не пошевельнется… чего тогда стоит жизнь?

– Мерлин совсем не красив.

– Что мне до этого! Пускай в телесном своем обличье он всего-навсего старый хмырь, с длинной белой бородой и тоненькими ножками. Не вид Мерлина важен… а то, что он собой означает.

– И что же он означает?

– Означает, – сказал Ланселот, весьма поразив тем в общем неплохо осведомленного Дракона, – что дети не станут пожирать глазами поданное гостю блюдо, потому что не будут голодны, а Герде не придется больше варить похлебку из крыс.

– Как я слышал и насколько знаю…

– Что ты знаешь, а чего не знаешь, дело десятое. Веди меня в замок Мерлина! То есть, – улыбнулся Ланселот с тою неосведомленностью, от которой кровь закипает в жилах, – веди меня в свой замок и прямо к Мерлину.

– А если я откажусь?

– Ты не можешь этого сделать. Мне известно от Артура, что твоя обязанность – ради чего ты только и существуешь на свете – сторожить сон Мерлина, отваживать от него недостойных и допустить к нему Избранного Рыцаря.

– И рыцарь этот, разумеется, ты.

– Этого я не могу знать, – пожал плечами Ланселот. –

Ради Мерлина я осмелился на большее, чем кто бы то ни было до меня. И хочу воскресить его.

Дракон сохранял спокойствие, и тон его был по-прежнему высокомерен, однако уверенность в себе он утерял, ибо все было истинной правдою: и то, что Ланселот победил псов его, что готов он бестрепетно вступить в замок и ему даже в голову не приходит убояться Грозного