Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы

— Но… но вдруг ты смог бы помочь Хельмес освободиться из лагеря? — допытывалась тётя. — Конечно, эта партийность дело постыдное, но… но при такой беде не до стеснений…

— Совсем наоборот, — усмехнулся тата. Закурив папиросу и выдохнув большие кольца дыма, он горестно заметил: — С Хельмес мне тогда пришлось бы развестись. Да-да, чего ты удивляешься? Не знаешь, что ли, в каком государстве живёшь? В Советском Союзе с политзаключенными разводятся так, что у них и не спрашивают, позже их письменно извещают… ну да, если извещают…

Тётя не нашла ничего другого, как громко вздохнуть.

Тата зажёг спичку, чиркнув по коробке, и поднёс к папиросе, хотя она и так дымила.

— Видишь, как просто стать настоящим советским человеком, — усмехнулся он. — Сегодня я муж политзаключенной и зять кулачки — завтра могу стать пламенным коммунистом, да ещё и холостым! Надо только выполнить пару маленьких формальностей. А третья, безусловно, та, что Леэло — всё-таки дочка врага народа и внучка кулачки — её придется сдать в детдом, даже место для неё вроде бы имеется. Тут неподалеку. Детдом в Рийзипере.

Тётя Анне поджала губы и издала злое шипение:

— С-с-свиньи! Чёртовы коммуняки! Я могу понять, что такое свинство творят тут русские — для них главное отправить своих голодранцев сюда, в Европу, но что свои эстонцы способны на такое свинство…

— Ну, сама теперь видишь, — сказал папа, зло загасив папиросу в пепельнице. — Вот так в этом государстве делают карьеру!

— А в детском доме НАДО есть куриную шкурку? — спросила я очень тихо и вежливо.

Тётя Анне взглянула на меня испуганно, а тата рассмеялся. Правда, смех его был как бы немного горьким, но, похоже, недовольство моей возней с супом прошло.

— Давай сюда свой суп со всеми шкурками! — сказал он, покачав головой.

Остывший суп, видно, и ему не пришёлся по вкусу, он был вылит в миску Сирки. Таким образом, история с куриным супом закончилась удачно.

Детский рот — не щель в стене

Утро мне нравилось всегда, особенно летом — было солнечно и тепло! С фанерного потолка спальни на меня глядела радостная девушка в старинной шляпе, на вышитом коврике над моей кроватью головастый гном и заяц в фартуке варили на костре что-то вкусное, а за окном воздух был полон птичьего пения.

Тата всегда говорил, что когда речь шла овоенном времени, возвращение домой было пробуждением от страшного сна. Для меня просыпаться по утрам было как для таты возвращение с войны. Все чёрные дядьки в кожаных пальто и шинелях, злые усатые лётчики, которые выглядывали из окошечек самолётов, атаковавших наш дом, все богатые американцы в белых колдовских капюшонах, преследовавшие нас с Полем Робсоном, следователь Варрик с нечищеными зубами, от которого, чтобы спастись, мне с мамой приходилось взлетать, — все эти жуткие ночные типы из сновидений исчезали утром при солнечном свете, словно их корова языком слизала. Заяц в фартуке и гном с большой поварешкой спокойно возились у вышитого котла, над вышитым огнем, будто ночью ничего и не произошло. Я была уверена, что ЭТОТ суп или кашу, которую варили гном с зайцем, я съела бы с большим удовольствием! Если, конечно, туда не добавили рыбий жир…

Тёте Анне взбрело в голову, что с моим аппетитом случилось что-то ужасное, и постепенно ей удалось внушить тате, что перед каждой едой надо вливать мне в рот столовую ложку рыбьего жира.

Ы-ык! И как это люди придумывают такую мерзость? Это надо не в ложку наливать, а выливать прямо в детский горшок или в помойное ведро! Но противнее всего было то, что тётя хитро подмешивала порцию рыбьего жира в кашу-геркулес или даже в мусс, и тогда на приятной еде из взбитых яиц с ванильным привкусом приходилось ставить крест. К счастью, тата согласился, несмотря на вкус рыбьего жира, сделать мусс «безопасным», как он сказал.

— Когда вырасту, не буду заставлять своих детей есть насильно! — пробурчала я, защищая пальцами рот от атаки тёти Анне.

— Ты не доживёшь до такого возраста, чтобы завести своих детей! — угрожала тётя Анне, сердито сверкая глазами. — Посмотри, как ты выглядишь — кожа да кости, только глаза большие, как у лягушки! Господи боже мой! Этот ребёнок закрывает рот обеими руками от такой еды! Другой бы язык проглотил!

То, что тётя решила посвятить неделю отпуска моему воспитанию, было для меня страхом и ужасом! Но из войны с рыбьим жиром я вышла победительницей. Вместо рыбьего жира она стала три раза в день давать мне ложку гематогена. У густой буро-бордовой жидкости был сладкий привкус, но огорчало то, что из-за меня каждый день какой-нибудь бык лишался жизни — тётя утверждала, что гематоген делают из бычьей крови.