Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы

Я думала, что как только придём к врачу, меня сразу положат в кровать с красивыми металлическими спинками, какая была на картинке в книге. Затем доктор сунет в уши красные трубки, прижмёт висящую на конце трубок металлическую штуку к моей груди и сделает мою жизнь совсем счастливой. Однажды, когда из Лайтсе в Руйласкую школу приехала врач Колесникова для медицинского осмотра учеников, тата и меня привёл в школьную канцелярию, где по пояс раздетые дети ждали своей очереди. И мои лёгкие и печёнки доктор прослушала тоже. Наверное, лёгкие и печёнки во мне были самыми важными и рассказали о себе доктору Колесниковой на русском языке, которого я не понимала. А по-эстонски доктор говорила только одно: «Всё в порядке, следующий, пожалуйста!»

Правда, зимой, когда доктор приезжала, болей в животе у меня и не было. В тот раз, узнав о приезде доктора, мама сочла, что тата мог бы на всякий случай дать ей осмотреть и меня, ибо, поди знай, как подействовала на ребёнка жизнь в холодной и сырой квартире. И в тот раз, приведя меня домой из школы, тата сказал маме гордо: «Здорова, как щука в реке!» Так что и я почувствовала гордость, будто сама случайно, ничего об этом не зная, сделала для мамы и таты что-то хорошее.

На самом деле и в городе, в полуклинике, куда мы пришли с тётей к врачу, живот у меня тоже совсем не болел, и я сказала об этом тёте. Но она утверждала, что умные врачи смогут и так определить, почему вчера у меня была эта боль. Однако оказалось не так-то просто найти такого умного врача, которому был бы интересен разговор с моим животом. Сначала мы с тётей Анне стояли в длинной очереди, пока не подошли к стеклу, за которым сидела молодая докторша в очках, и она дала тёте какую-то бумажку. Затем мы поднялись по лестнице, высоко-высоко, и попали в длинный светлый коридор, где надо было встать в новую очередь — там мы, к счастью, смогли сидеть на стульях и постепенно пересаживались всё ближе к двери кабинета, где был врач. Но как раз к тому моменту, когда мы, пересаживаясь, оказались на стульях у самой двери, оттуда вышли, держа в руках какие-то папки, две тётеньки в белых халатах — одна молодая, а другая постарше, — и молодая объявила: «На сегодня приём закончен, пожалуйста, больше не ждите!»

Когда тётя Анне поспешила вслед за врачами и крикнула: «Но у меня талон на три часа!», та же самая молодая сказала: «Извините, но уже четверть четвёртого, Возможно, регистратура что-то напутала. Приходите завтра, гражданка!»

— Говорят учёными словами, негодяйки! — рассердилась тётя Анне. — Вот чему они научились при советской власти!

Когда мы спустились по лестнице и сели перед этой полуклиникой на лавочке передохнуть, тётя Анне продолжала ворчать:

— В этом государстве даже у больных должно быть лошадиное терпение! Действительно, не поликлиника, а, как ты говоришь, полуклиника! Вот тебе бесплатная медицинская помощь! Никакой помощью и не пахнет!

— Врачами пахнет, — сказала я. Противным запахом лекарств, в котором мы просидели довольно долго, пахла наша одежда ещё и на улице. — И немножко пахнет рыбой тоже…

— Господи! — испугалась тётя. — У меня судак в сумке, совсем вылетело из головы! Пойдём быстренько домой, а то дорогой продукт протухнет при такой жаре!

Вообще-то в городе гораздо больше запахов, и в большинстве приятных. Например, запах тёплого асфальта, запах автомашин, запах лип, которые растут на обочине дороги, запах булок из двери магазина, когда мы проходили мимо… Если бы тата был с нами, у меня было бы больше времени наслаждаться запахами — тата наверняка через какое-то время взял бы меня на закорки, а тётя Анне считала, что она не лошадь, чтобы я ехала у неё на спине.

— И речи быть не может, — сказала она рассерженно. — Городские дети ходят, как положено, держась за руку, только простолюдины тащат детей на спине, будто рюкзаки!

Если бы у тёти была охота изучить те книжки, которые она дарила мне, она бы знала, что самые счастливые дети передвигаются, сидя у взрослых на плечах, например, во время октябрьского праздника, когда трудовой народ марширует единым строем, а над ним развеваются красные флаги, и дети с воздушными шарами сидят на плечах у взрослых.

Я закапризничала, и тётя все-таки взяла меня на руки, но почти сразу опустила на асфальт, сказав при этом:

— Тяжёлая, как пудовая гиря!

В конце концов мы дошли до парка, где росли деревья с круглыми кронами, таких в деревне и не бывает. И тётя сказала, что эти деревья так подстригают.

— Это тополя, любимые деревья русских, — сказала она. — Засыпают весь город пухом. Да и название парка тоже на русский манер — Пионерский парк.