Бархатная кибитка

Малих жил на собственной вилле, весьма просторной и комфортной, и к вилле прилегал террасный сад, откуда открывался раздольный вид на зеленые окраины Праги. Когда мы приходили к нему, он всегда ожидал нас в полупустой столовой, за длинным столом, где стояла только бутылка белого вина и несколько бокалов. Я не смогу описать вам его внешность, потому что она полностью изгладилась из моей памяти. Зато хорошо помню его работы и его рассказы о собственных видениях и откровениях – этими рассказами (очень впечатляющими, надо сказать) он неизменно сопровождал показ своих рисунков, картин и скульптур.

Он принадлежал к группировке художников, которые в период Пражской весны составляли сплоченную и привилегированную команду, представлявшую Чехословакию на всех международных выставках. Они были тогда арт-лицом Чехословакии, а родина их в тот момент находилась в фокусе мирового внимания.

Но затем Пражская весна закончилась, место социализма с человеческим лицом занял социализм скорее безликий, и художники этой плеяды уже не пользовались благосклонностью коммунистической власти. Они сделались андерграундом, но это был зажиточный андерграунд, обитающий на собственных виллах, которыми они успели обзавестись, пока являлись мейнстримом ушедшей политической весны.

Итак, Малих галлюцинировал с детства, галлюцинировал on the regular base. И все же на этом общем галлюцинаторном фоне случались моменты особых озарений. Одно из этих особенно мощных озарений случилось с ним, когда он сидел в пивной (где же еще настоящий чех должен отлавливать свои озарения?). Он выкушал кружечку пива, закурил сигарету и обратился к проходящему мимо его столика официанту с фразой: «Еще одно пиво, пожалуйста!» Пока рот его выговаривал эту фразу, ему открылось как бы все. Все мироздание обнажило перед ним свою зримую переплетающуюся ясность.

Результатом этого переживания сделалась серия произведений, которые, пожалуй, можно считать скульптурами. Это такие огромные, в человеческий рост, яйца, сплетенные из разноцветных проволок, проводков и прочих ингредиентов. Но в основном из разноцветных металлических проволок. Яйца сплетены неплотно, они полупрозрачны, и в прорехи между проволоками зритель может рассмотреть в эпицентре яйца вылепленную из гипса руку, сжимающую сигарету. Это, собственно, рука самого автора, потому что в тот момент, когда он произносил свою роковую фразу «Еще одно пиво, пожалуйста», взгляд его был устремлен на собственную руку, сжимающую сигарету. Все эти многочисленные яйца являлись запечатлением того откровенческого мгновения. Поэтому называются все эти скульптуры «Еще одно пиво, пожалуйста 1», «Еще одно пиво, пожалуйста 2», «Еще одно пиво, пожалуйста 3» – и далее целая вереница плетеных яиц. Таким образом чешский художник-визионер обратился к искусству и к мирозданию с целой гирляндой просьб о пиве.

Мы, то есть мой папа и я, два посетителя мастерской Малиха, носившие фамилию Пивоваров, конечно, не смогли остаться равнодушными к этой космической просьбе. И хотя приходили мы к нему не с пивом, а с холодным белым вином, но полюбили творчество Малиха всей душой.

Кстати, не наша ли фамилия Пивоваров магическим образом забросила нас с папой в объятия Праги? О пражском (и вообще чешском) пивном культе говорилось и писалось немало. Могу засвидетельствовать, что слухи об этом культе нисколько не преувеличивают ситуацию. Культ действительно существует.

Я уже много лет не прикасаюсь к пиву даже кончиком языка. Предпочитаю красное вино. Мой папа тоже пиво не пьет – вместо этого иногда опрокидывает пару рюмочек водки. То есть мы, Пивоваровы, пиво не пьем – мы его, видимо, варим. То есть изготовляем некое древнее опьяняющее зелье, называемое искусством. Как сказано в поэме Стивенсона «Вересковый мед»:

И вот его вассалы
Доставили двоих
Последних пивоваров,
Оставшихся в живых.

Ну ладно, не последних, конечно. На самом деле наша фамилия достаточно распространена. На днях заходил в клинику «Тибет», что на Садовнической улице. Там мне сказали в регистратуре, что у них много пациентов с такой фамилией.

В общем, пиво мы сейчас не пьем, но в первые пражские годы воздали должное этому древнейшему напитку, который пользовался уважением уже во времена фараонов. Меня каждый день посылали с глиняным архаическим жбаном в пивную «У чешского льва» принести к обеду свежего бочкового пива. В пивной даже днем было людно, накурено, гоготливо – атмосферка вполне средневековая. Казалось, вот-вот ввалятся какие-нибудь недорезанные гуситы и затеют потасовку с католиками. Потасовки случались, а могли и порезать слегка какого-нибудь не в меру дерзкого забияку.