Бархатная кибитка

За деревянным большим столом сидело несколько человек – мне улыбался альбинос в красном, который назвался Митей Ландау. А также на меня уставились три пары девичьих глаз – жгуче-черные, как смола, принадлежали Лиде Джугашвили – загадочной, худой грузинской леди. Вторая пара глаз – радостная и простодушная – принадлежала девушке по имени Лаура. Лаура кокетничала, смеялась и не могла усидеть на стуле. Третья девушка была самая серьезная. Мне даже показалось, что серьезная – это слабо сказано. Пиздец, суровость ледяная лилась из ее строгих голубых глазенок.

– Привет, я Катя Гестапо. Мы тут беседовали, пока ты не пришел, о просветленышах. Просветленыши… Ты себя к ним относишь? Я вот считаю, это важно, поэтому стараюсь за собой следить. Кстати, приходи на камни, знаешь, где это?! По утрам я и некоторые, кому не похуй на себя, мы занимаемся йогой голыми. Сейчас так жарко, что только голым и можно вообще что-то делать. И вообще мне раздеваться нравится. Одеваться приходится по необходимости, но раздеваться – дико нравится.

Загорелая девушка с остро очерченными скулами вдруг залилась смехом, тявкая, хрюкая, рыча: как я понял, от радости.

Я охотно поддержал Митю Ландау в его предложении встретиться через пару часов на так называемом диване (некоем опиздинительной красоты камне, откуда открывается лучший вид на море в этом поселке). И там раскурить дружескую трубку мира.

Вдруг я увидел Бо-Пип. Она кружилась на танцполе, а в ее светлых волосах вспыхивали и гасли разноцветные блики. Она тоже увидела меня и помахала рукой, призывая присоединиться к ней в танце.

О, танец! Ты не нуждаешься в словах, восхваляющих тебя. Ты вообще не нуждаешься в словах – их все равно съест громкая музыка. Ты, танец, сильнее слов. Ты, как море, нуждаешься лишь в пловцах, лишь в плеске рук, лишь в ногах-пружинках, лишь в ликующих рыбках, беззаветно ныряющих в твои водовороты! Ты, как море, требуешь самозабвения, растворения без остатка, исчезновения в блеске радостных глаз. Ты, танец, хочешь только любви – всеобщей, океанической, смешной. А еще ты нуждаешься в облаках и чайках – золотых и янтарных чайках, самых лучших чайках на свете…

– Не выпить ли нам чайку? – спросила меня Бо-Пип после того, как мы с ней сполна воздали должное богу по имени Танец.

Мы настолько преданно услужили этому прекрасному богу, что не ведали, сколько времени убежало. И теперь у нас блаженно заплетались ноги, а на глаза стекал сладкий пот. Она взяла меня за руку и отвела в самый дальний бревенчатый угол теремка, где за деревянным столом обосновалась компания, совсем непохожая на ту, с которой я уже успел познакомиться.

Пять человек сидели рядком перед чайными чашками, где плавали лимонные солнца. Среди буйных посетителей «Степана» эти пятеро выделялись некоторой внешней чинностью. Я бы даже назвал их степенными, хотя, учитывая название кафе, их следовало бы назвать «степанными». Бо-Пип представила меня этим людям, и я услышал те самые имена, что уже слышал из ее уст, и в той же последовательности: Сигурдов, Подъяченко, Александрова, Симмонс, Ильин.

Мы с Бо-Пип присели за их столик, но беседа не завязалась. На втором этаже теремка, где я общался с друзьями Акима Мартышина, еще можно было обмениваться беззаботными фразами, здесь же слишком громко звучала музыка, а вопить во весь голос никому не хотелось. Поэтому я оказался в несколько неловком положении: пять человеческих экземпляров сидели передо мной, как на витрине, благожелательно мне улыбаясь и разглядывая меня. Мне же ничего другого не оставалось, как разглядывать их, благожелательно улыбаясь в ответ.

Общение выходило не вполне полноценное, что скрашивалось приятным вкусом крепкого чая с лимоном, а близость Бо-Пип сообщала этому напитку пьянящие свойства. Подняв глаза к резным перильцам второго этажа, я увидел, что столик, где еще недавно сидела компания Акима, теперь пуст.

Я вспомнил о приглашении выкурить трубочку на камне по имени Диван и решился позвать Бо-Пип вместе с собой, о чем я и крикнул в ее нежное ароматное ухо.

Бо-Пип кивнула в знак согласия. Мы попрощались с загадочной пятеркой посредством молчаливых и улыбчивых кивков, после чего вышли во тьму.

Проходя сквозь строй кипарисов, я снова увидел американца. Тот стоял на прежнем месте – то ли поджидая меня, то ли вообразив себя парковым изваянием. Я испугался, что он сейчас заведет со мной обещанный serious talk, но он задумчиво смотрел куда-то в другую сторону, и мы незаметно проскользнули мимо него и вскоре уже быстро шли в сторону гор.

Глава пятнадцатая Диван

Лунная ночь.
Нагишом воздушные ванны
Принимают улитки.

Заколдованная дорожка струилась под сенью скалы, чей силуэт отчетливо напоминал тело лежащей кошки, подобравшей под себя лапы. Надо мной громоздился гигантский каменный котенок, погладить которого я мог разве что взглядом.

– Это прекрасно! – произнес я в задумчивости.

– Что прекрасно? – улыбнувшись, спросила меня Бо-Пип.