Бархатная маска

Как ни странно, Фламбар не ощущал враждебности. Он чувствовал свое место, но оно не тяготило его. Уезжая в Лестершир и представляясь учителем фехтования, Энджел немного опасался, что не сможет жить в подчиненном положении. Он до сих пор повиновался лишь отцу и герцогу Мальборо, своему начальнику и соратнику; он повиновался королеве и первым лицам государства, прекрасно понимая все политические тонкости взаимоотношений при дворе и четко зная, в чем состоит его собственный долг. Как второй сын герцога Девери, он не собирался и не должен был просиживать штаны в палате пэров, это место всегда принадлежало Брайану. Энджел никогда не считал, что играет в жизни вторые роли, он просто любил жить и чувствовал себя счастливым даже в самые тяжелые времена. Все годы, прикрывая выходки Брайана, Энджел не забывал о том, что представляет он сам. Он всегда оставался цельной личностью. И лишь смерть Валентайн смогла расколоть его настолько, что он вынужден был бежать, лишь бы не умереть от боли.

Сбежать – для того, чтобы выяснить, что остался таким же, как и прежде.

В последние дни Энджел все сильнее ощущал: стена, выстроенная между ним и миром, готова обрушиться. Он жаждал этого и боялся. Он по-прежнему видел во сне Валентайн, и в те короткие мгновения, когда позволял себе погружаться в сон, она была с ним. Но Валентайн больше не принадлежала к миру живых. Как бы ни любил ее Энджел, она оставалась в прошлом. С каждым днем и каждой ночью она отдалялась от него.

А рядом оставалась Лаис – надежная, удивительная женщина, в чьих глазах Энджел читал непоколебимую волю к жизни.

Сама того не зная, Лаис научила Фламбара тому, что после смерти любимого человека жизнь не заканчивается. Он никогда не говорил об этом с ней, но именно графиня Джиллейн помогла ему справиться. Когда Энджел увидел, как она живет, потеряв мужа, которого, без сомнения, любила очень сильно, он начал осознавать себя заново. Бог забрал Валентайн, это верно, и Бог оставил Энджелу жизнь. Не для того ли, чтобы он научился тому, что Божья любовь – и любовь вообще – безгранична?

Сердце по-прежнему болело, стоило лишь коснуться воспоминаний. И каждую ночь, приходя к Лаис, Энджел становился свободнее, а стена равнодушия – все тоньше. Он учился жить заново, как ребенок учится ходить. Лаис этого не знала, но, может быть, чувствовала. Непостижимым образом она ощущала, о чем следует и о чем не следует говорить. Она отвечала на его ласки со всем пылом, на какой была способна, расширяя границы мира, который сузился после смерти Валентайн до болезненно охраняемого пространства вокруг Энджела. Мог ли он подумать, что допустит к себе еще одну женщину так скоро после смерти любимой? Мог ли он предположить, что удивительный свет в глазах Лаис окажется именно тем лекарством, которое следует принять незамедлительно?

Он боялся за нее. Энджел не знал, любит ли графиню Джиллейн. С каждым днем она становилась ему все ближе и дороже, и он еле сдерживался, чтобы не наговорить ей глупостей. Или, наоборот, не быть слишком откровенным. За откровенность придется отвечать; а Энджел не готов был обещать Лаис любовь. Он поклялся себе оставаться всегда честным с окружающими его людьми и свято соблюдал эту клятву. Не так просто освободиться от оков прошлого, перестать бояться за любимого человека, бояться навлечь на него опасность. Каждый раз, стоило Энджелу подумать о том, чтобы остаться с Лаис, перед глазами вспыхивала картина: комната, залитая таким мирным и теплым светом, перекошенное лицо Брайана и Валентайн, медленно падающая на пол. Струйка крови на ее виске, широко открытые удивленные глаза. Каждый раз, стоило ему это вспомнить, Энджел крепко стискивал зубы и кулаки, чтобы не сорваться. Боль клубилась в нем, словно туман, она проросла в него – похоже, навсегда. Боль и страх. Не за себя. За нее.

Однажды он взял на себя ответственность за чужую жизнь, и вот чем это обернулось.

Ему нужно время. Время, и только оно.

Взволнованная Мэри Джейкоб комкала кружевной платочек.

– Не могу поверить, что мы это делаем! Я так волнуюсь!

– Не переживайте, леди Джейкоб. – Энджел старательно играл роль почтительного слуги. Он попросил позволения поцеловать Мэри руку и осторожно коснулся губами ее перчатки. – Вы ведь все помните.

– Мне кажется, я от волнения забыла все слова…

– Ну что вы. Это невозможно. Мы повторили их не менее тысячи раз. Уж девятьсот – точно повторили! – Энджел сделал вид, что пытается вспомнить точно, сколько раз они репетировали свои дуэты и арии.

Леди Джейкоб рассмеялась шутке.

– Спасибо, мистер Фламбар. Рядом с вами я чувствую, что страх отступает.

Хорошо бы мне и на себя так влиять, мрачно подумал Энджел.

Публика зааплодировала, и Мэри, глубоко вздохнув, шагнула на сцену. Спектакль начался.