Он раздраженно вздыхает, отпускает меня и, поворачиваясь спиной, отходит за стол. Ему явно легче говорить со мной вот так, через баррикады, но правда в том, что и мне так проще. Интересно, если я сейчас спрошу его об Эльвире, что он скажет? Что скажет, если приправлю вопрос неизвестной Катей? Поинтересуюсь совершенно обыденным тоном, как ее здоровье?
Господи, я противна сама себе. Потому что нет, я не спрошу. Не имею морального права задавать такие вопросы и делать из него чудовище, потому что я ничем не лучше.
— Просто много работы навалилось в последнее время, — спиной отвечает Олег. — Что-то случилось?
— Я думаю… будет лучше… — Набираю в легкие побольше воздуха. — Если я оставлю вас с Олей наедине.
Муж не сразу поворачивается. Стоит несколько минут совершенно без движения, и единственное, что нарушает тишину — его немного прерывистое дыхание. Я заранее готовлюсь ко всем его «нет»: собираю аргументы, мысленно оттачиваю интонацию, с которой их произнесу. Готовлюсь соврать и мне должно быть стыдно, но единственное, что я сейчас чувствую: жгучее желание услышать «да» и подарить себе, может быть, неделю счастливой жизни. В другом мире, с другим мужчиной.
— Это из-за того, что она тебя ударила? — Олег так и не удосуживается повернуться ко мне лицом. — Она рассказала и очень переживает.
На языке крутится что-то настолько ядовитое и язвительное, что я с трудом сглатываю колкость.
— Я просто считаю, что вам нужно побыть одним, как отцу и дочери. Тебе взять отпуск, проводить с ней больше времени. — Совершенно правильные вещи, которые я говорю почти искренне, но это «почти» насквозь фальшивое.
— Дани, послушай…
Олег заглядывает мне в лицо, и я на миг жмурюсь, боюсь, что он увидит там правду и… разговор перестанет быть спокойным.
— Для тебя это все непросто, и ты наверняка хотела какой-то другой жизни, но я не могу просто так снова позволить ей влипнуть в корыстного мудака. Она слишком зависима от своих чувств, она просто не умеет себя контролировать.
— Олег, все, чего я хочу, чтобы вы разобрались между собой, не втягивая меня в ваши семейные отношения, как громоотвод.
— Дочь не перестанет быть частью моей семьи.
Я пожимаю плечами.
— И она не исчезнет только потому, что тебе рядом с ней некомфортно, — продолжает Олег на этот раз жестче и с заметным предостережением.
— Просто разберитесь между собой, — повторяю уже до оскомины надоевшую фразу.
— Как это понимать?
— Я перееду к себе, на пару недель, может быть.
Олег хмурится и даже делает шаг назад, словно я отвесила пощечину, а не сказала несколько слов. Мы смотрим друг на друга, и что-то тяжелое и холодное врезается между нами невидимым лезвием гильотины. Возможно, я не так уж хорошо маскировалась все это время — и Олег давно чувствует, что между нами что-то потухло? Ведь он просто молчит и смотрит, смотрит и молчит, даже не спрашивает, почему я так кардинально решаю проблему отцов и детей?
И неожиданно, коротко, наотмашь, словно удар в затылок:
— Хорошо, Даниэла, это разумное решение. — Садится за стол, расправляет на груди рубашку, берется за телефон и взглядом указывать на дверь. — Извини, у меня еще дела.
Я иду прочь, чувствуя, что вот сейчас, когда я возьмусь за ручку двери, муж крикнет что-то в спину, остановит, скажет что-то, что должен бы сказать любой мужчина на его месте. Но он ничего не говорит: ни когда я открываю дверь, ни когда переступаю порог.
Он меня отпускает, но я чувствую себя беглянкой из клетки, которую выпустили погулять с цепью на ноге.
Глава тридцать вторая: Кай
Я люблю летать. Всю жизнь, даже когда был ребенком, любил валяться в траве и смотреть на самолеты и на белые полосы в небе. Даже одно время мечтал стать пилотом, но, когда вымахал так, что в десятом классе обогнал в росте всех своих учителей, стало понятно, что с мечтой о карьере пилота лучше распрощаться. Тем более — военного пилота.
А теперь, когда моя жизнь сделала крутой вираж, я летаю минимум пару раз в месяц и никогда не сплю в дороге, а как ребенок, разглядываю облака в иллюминатор. Даже несколько часов подряд, и мне не надоедает.
Но в этот раз мне ни хрена не интересно лететь одному. Потому что голова то и дело поворачивается в сторону соседки — почтенной дамы средних лет — а в мозгу колом торчит единственная мысль: «Даниэла должна быть рядом, сидеть здесь, а я должен держать ее за руку и знать, что даже если случится херня и самолет упадет или взорвется — мы исчезнем вместе».
Я двинут на ней окончательно, потому что собственными руками слил тормозную жидкость.
Мы с Даниэлой все продумали и спланировали, как настоящие шпионы. И от этого тошнит неимоверно, и не помогает ни газировка, ни кофе.
Я прилетаю на сутки раньше: в Лос-Анджелесе тепло, но не жарко. Я бы сказал — просто пиздато, именно то, что нужно для отдыха вдвоем. Днем — на конференции, вечером — на совещании. И все время смотрю на часы так очевидно часто, что даже редко сующий нос в дела сотрудников Бессонов спрашивает, куда я опаздываю.