Барков

В трагедии Сумарокова соперники Синав и Трувор обнажают мечи. В трагедии Баркова соперники Дурносов и Фарнос с не меньшей патетикой обнажают срамные места. А далее и Миликриса поднимает свой подол и заголяется. Но увы, Дурносов, столь страстно ее желавший, ни к чему хорошему не способен. Фарнос подло всучил ему не ту помаду и таким образом его обезоружил. Фарнос между тем скончался (за сценой, разумеется), и скончался не столько от любви, сколько от поноса и вынужденного воздержания. Об этом Миликрисе сообщает его друг Щелкопер.

Миликриса
(с плачем)
Нещастнейший Фарнос, я и тебя лишилась!

Отец Миликрисы

(в тексте названо его имя, с нашей точки зрения, неудобное для печати. — Н. М.)

Лишился друга я, и часть его свершилась.

Миликриса

О день, горчайший день, источник лютых бед,
Князь вечно погублен, Фарноса больше нет!
Пожри всей лютостью меня, живую, бездна!
Рази, губи: мне жизнь без е… бесполезна! (318)

Заключающий трагедию монолог Миликрисы пародийно перекликается с заключительным монологом Синава. Оба героя, не желая жить, призывают на себя кару небесную. При этом Барков включает в монолог Миликрисы прямую цитату из монолога героя Сумарокова Синава: «Рази, губи…»

Как реагировал Сумароков на трагедию Баркова, поистине «убойно» пародирующую его замечательное сочинение? Сумароков, как известно, писал не только трагедии, но и комедии. В его комедии «Ядовитый» появился персонаж с говорящим именем Герострат, в котором сатирически представлен Барков:

«Клитандр.

А вы, сударь, Пиит?

Герострат.

Как же не так, когда я автор Сатир, Комедий и Пародий. Комедии мои на кабаках читаются; Трагические сцены, представляемыя при дворе, я во сквернословие и в ругательство автора превращаю, а Сатиры мои прибиваются на заборах»^[342].

Барков писал и эпиграммы. Сохранились две эпиграммы неизвестных авторов, адресованные Сумарокову в то время, когда он был директором первого русского публичного театра:

— Робята, старики, старухи, молодицы
И девушки, в запас купите руковицы;
Хотя и не хотя вам надобно купить;
Директоры забав велят в ладони бить.

Ответ

На что нам покупать? В том есть всегда замена:
Сама в ладоши бьет со Трувором Ильмена^[343].

Барков вполне мог эти эпиграммы сочинить.

Приятно дерзкой эпиграммой
Взбесить оплошного врага;
Приятно зреть, как он, упрямо
Склонив бодливые рога,
Невольно в зеркало глядится
И узнавать себя стыдится;
Приятней, если он, друзья,
Завоет сдуру: это я! (V, 115)

Перепалка по поводу «Синава и Трувора» — и в эпиграмме Сумарокова «На сочинение Трагедии Дураков» (то есть трагедии «Дурносов и Фарнос»):

Латынска языка источник и знаток,
Российской грамоты исправный молоток,
С изрядным знанием студент наук словесных,
Составщик Сатир злых, писец стихов бесчестных,
Неблагодарный дух, язвительный злодей,
Не могший никогда сего порока стерти,
Предатель истинный и пьяница до смерти —
<Вот> кто был сей творец трагедии таков.
Узнал? В ответ скажу: конечно, то Барков^[344]

.

Нельзя не отметить, что эпиграмма Сумарокова на Баркова комплиментарна: он представлен не только пьяницей, злодеем, неблагодарным (вспомним анекдот о том, как Сумароков подносил Баркову водки), предателем (как же — ему водки, а он как?), автором злых сатир и бесчестных стихов, но и знатоком латинского языка и российской грамоты и вообще студентом с «изрядным знанием… наук словесных». И еще обратим внимание на словосочетание «язвительный злодей». Не напоминает ли оно стих, адресованный Пушкиным «счастливому Вяземскому»: «Язвительный поэт, остряк замысловатый» (II, 85)?

Одним словом, Сумароков, по-видимому, действительно, как сказано в анекдоте, записанным Пушкиным, «очень уважал Баркова, как ученого и острого критика» (VIII, 76). Что же делать, если они оказались по разные стороны баррикады?

Противостояние Сумарокова и Баркова определялось разными литературными и, можно сказать, идеологическими и морально-этическими взглядами.