— Просто старый. Тут всё старое. Сварите мне кофе?
— Разве детям можно кофе?
— Мне семнадцать. И я обожаю кофе. Пила бы его весь день.
— Говорят, это вредно.
— Всё вредно. Двойной, пожалуйста. И как можно двойнее.
Допив свои напитки, девушки принялись вдвоём составлять стулья на пол, потом расставили пепельницы, в четыре руки помыли посуду, собрали мусор и помогли мне вытащить его на задний двор в контейнеры.
— Цветы совсем засохли, — грустно сказала блондинка, посмотрев на клумбу. — Могла бы и полить, между прочим.
— Я на неё даже смотреть не могу, — резко ответила Швабра. — К дьяволу цветы. Ненавижу цветы! Особенно эти. Особенно здесь.
— А мне нравятся лилейники, — возразила блондинка. — Имею право! Оставь в покое мои цветы!
— Меня сейчас стошнит, — уборщица, поджав губы, ушла в подсобку и хлопнула дверью.
— Я полью, ладно? — спросила блондинка.
— Если тебе так хочется. Но я не найму тебя садовницей. Мне и уборщицы за глаза.
— Нет-нет, я для себя.
Я подумал, что поливать «для себя» цветы в чужом палисаднике довольно странно, но возражать не стал.
— Я не в курсе, где тут что… – признался я. — Ах да, ты же ведьма и сама всё знаешь.
Девушка уже разматывает шланг.
— Лилейники очень стойкие и не умирают без ухода, — сказала белокурая «ведьмочка», поливая клумбу. – Мне так надоели те, кто умирает!
Закончив, вытащила из сумочки фотоаппарат и сфотографировала.
— Надо траву прополоть, — сказала она деловито, — но это в другой раз. Сейчас пора сходить кое-куда. Отпустите свою уборщицу на часик?
— А что она сама не попросит?
— Ненавидит просить.
— Не слишком ли много всего она ненавидит?
— Не слишком. Я ей потом помогу, мы всё успеем. Пожалуйста!
Девушка подошла вплотную, почти коснувшись грудью, и от ванильного запаха её волос у меня перехватило дыхание и закружилась на секунду голова. А ведь я не люблю ваниль. И блондинок. И малолеток. Она сделала шаг назад и недовольно нахмурилась.
— Прогуляйтесь, ладно, — разрешил я.
***
— Мне кажется, это слушаете только вы, — заметил я, протирая стакан.
— К сожалению, вы близки к истине, — вздохнул безымянный мужчина. — Люди загадочные. Даже если кричать им в уши, как устроен мир, они лишь заткнут их поплотнее. Однако на свете полно того, что не выключишь, как громкость у телевизора… Да выключайте, выключайте, вижу, что вас раздражает.
— Ничего страшного, я легко абстрагируюсь.
— Не нужно. Я и так в курсе, а больше тут слушать некому.
— Тогда зачем вы слушаете, если в курсе?
— Кто-то же должен.
Мужчина допил стакан, положил на стойку деньги и вышел. Я немедленно о нём забыл.
***
— Лучший односолодовый, который у вас есть, — сказал Директор.
— Лёд? Содовую?
— В односолодовый? Не кощунствуйте. Оставьте это любителям кукурузного бурбона, который относят к виски только из-за американского снобизма.
— Многие считают, что лёд проявляет вкус солода, — сказал я, наливая, — делает его более выпуклым.
— Я скажу вам, что он делает более выпуклым! — засмеялся мужчина. — Кошелёк бармена! Когда в стакане лёд, то никак не поймёшь, сколько там виски. Я не имею в виду вас, — поправился он таким тоном, что я сразу понял — ещё как имеет.
Мужчина мне не нравится, но это нормально. Мне никто не нравится.
— Терпимо, — сказал тот, попробовав. — По-настоящему хорошие напитки в барах не подают, но сойдёт и этот. Я директор.
— Директор чего?
— Завода, разумеется. Весь этот городишко, с землёй, дорогами, трубами, проводами, людьми и, кстати, баром существует только потому, что существует мой Завод.
— Раз вы директор, то он вряд ли ваш, — спокойно уточнил я. — Директор — наёмный служащий.
— Это неважно, — зло ответил мужчина, — здесь всем распоряжаюсь я. Учтите это.
— Неужели я должен вам бесплатную выпивку?
— Вот ещё! Мне не нужны подачки! Я могу купить весь этот бар вместе с вами!
— Тогда что вам надо?
— Чтобы вы поняли, кого надо держаться.
— Буду держаться за пивной кран.