Бармен из Шереметьево. История одного побега

На регистрации он вместе с билетом подал замысловатую бумагу, полученную еще во франкфуртском консульстве. На бумаге этой было написано, что податель сего признан беженцем и допущен на территорию США, а снизу было даже не приклеено, а просто пришпилено его, Димкино, фото. К большому удивлению, ничего, кроме билета, на регистрации не спросили. «Ну, наверное, при посадке потребуют», — подумал путник и решил бумагу в рюкзак не убирать. Но и при посадке никаких документов не спросили. В самолете он принялся писать письма Сигизмунду и Дмитрию, затем одно порвал, справедливо рассудив, что Сигизмунд покажет письмо иерею и нет нужды дублировать впечатления от Нью-Йорка, а второе подробно и красочно расписал на несколько листов. Боб явил себя сухощавым, загорелым, жилистым дядькой неопределенного возраста с широчайшей улыбкой. В аэропорт он приехал на грузовике, точнее, маленьком грузовичке с закрытым пластиковой крышей кузовом, в котором лежали две доски для серфинга.

— А не опасно? — поинтересовался новоприбывший.

— Чего? — озадачился Боб.

— Ну это… акулы.

— Это самый омерзительный стереотип из всех возможных! — взорвался серфер.

Возмущению его не было предела. Практически всю дорогу пришлось слушать монолог о том, что человек с доской — гость в доме акул и, если он ведет себя подобающим образом, никто его не съест. Боб приводил статистику и прочие доказательства несостоятельности подобных предположений. Димка же впал в грусть. «Насколько мы все же разные и насколько они неспособны понять первичные нужды беженца. Какой к чертям серфинг? Зачем он об этом так пламенно говорит? Разве это мне нужно? Эх, Тася, Тася», — с тоской вспомнил он ее четкие, как выстрелы, совершенно адресные советы. Надо будет ей написать, что ли…

Квартирка оказалась довольно милая, из двух смежных комнат, но называлась она по-американски — «односпальная». На кровати лежал уже знакомый по Нью-Йорку пластиковый куль, на не отделенной от комнаты кухне еще один — с посудой и набором продуктов.

— Найти нас очень легко, — сказал серфер Боб, — выходишь вон на ту улицу, что называется Юниверсити, и идешь по ней, никуда не сворачивая, до 54-ой и тут же на углу и увидишь наш офис. Давай завтра приходи — будем тебе искать работу.

С тем и откланялся, а путник лег спать.

Воздух. Удивительной чистоты и свежести утренний воздух обдувал бывшего грузчика, бодро перебирающего ногами по Юниверсити Авеню. Над головой шуршали пальмы, слышалось пение птиц — было тепло и приятно. Город ему явно нравился. Нью-йоркского столпотворения и пробок не было и в помине — машины были редки, а пешеходов и вовсе не встречалось. Не то чтобы он вдруг разлюбил манхэттенский пульс и динамику, но вот такая резкая перемена тоже показалась ему интересной. «Здесь я, пожалуй, быстрее найду свое место», — размышлял он, открывая дверь под надписью International Rescue Committee. В отличие от нью-йоркского, этот офис располагался в здании, похожем на небольшой самолетный ангар или разрезанную пополам гигантскую бочку. Клерки сидели в загончиках из передвижных невысоких стенок. Отдельно размещался лишь Боб, но и он был на виду, как рыбка в аквариуме, — стенка его кабинета была целиком из стекла. Боб и отвел гостя к молодой полячке по имени Ханна, на столе которой лежал знакомый желтый конверт, в левом верхнем углу его фломастером было написано: «Dmitry Klimov, USSR». «Что ж меня все время швыряет к полякам?» — расстроился про себя беженец, присаживаясь на предложенный стул. Ханна говорила по-английски без ошибок, но очень медленно, и Димка предложил ей перейти на польский. Так он узнал, что квартиру за него будут оплачивать не более полугода. Столько же будет продолжаться финансовая помощь. Дальше по Юниверсити Авеню находится большой образовательный центр — там на очень хорошем уровне преподается английский и можно получить эквивалент аттестата об окончании школы. «Язык пану, похоже, не нужен, а вот аттестат надо получить — экзамен там несложный. Кроме того, нужно обязательно, абсолютно обязательно сдать на водительское удостоверение — без автомобиля тут нечего делать. С работой проблем нет — можно устроиться хоть завтра, но советую сначала получить права».

— Мает пан каки пеньензы? — вдруг произнесла полячка, и Димка вздрогнул. С этого вопроса точно в такой же интонации началось его знакомство с Гошкой в бесконечно далеком отсюда аэропорту Франкфурта. «Гошка, Гошка… надо бы позвонить ей», — с каким-то чувством вины подумалось ему, впрочем, подсознательно он понимал, что звонить, скорее всего, он ей уже никогда не будет. Гораздо чаще ему теперь вспоминалась Аня.