Утром его вновь ожидало кухонное дежавю в лице тех же поляков. Отставив чашки с чаем, они немедленно устроили вежливый допрос — их интересовало, ожидаются ли в эту квартиру новые беженцы и что вообще говорила ему «груба кобета». Димка хотел было возмутиться и сказать, что Тася, напротив, — весьма вежливая женщина, но вовремя вспомнил причитания Гошки на предмет избыточного веса: «О-о! Я така груба!» Груба — значит толстая. «Ну да, Тася, конечно, нехудая, но этот польский — это что-то», — скривился беглец. Он как мог успокоил кухонную общественность и помчался на метро — бродить по улицам Манхэттена. Так пролетели восемь дней, за которые бывший грузчик неплохо изучил город. Город, который убитый здесь два года назад Джон Леннон называл столицей мира. Дима поднимался на башни Всемирного торгового центра и на смотровую площадку Эмпайр Стейт Билдинг, прошагал весь Центральный парк и пересек на пароме Гудзон, сходил на бродвейскую постановку
Медовую неделю с Манхэттеном завершил тот, кто и начал этот роман — словак Якуб. Однажды поздно вечером он вежливо постучался к соседу и объявил, что тому надлежит утром явиться к Тасе. Очень обрадовался простодушный грузчик и утром устремился в офис IRC. Он надеялся в этот раз подольше поговорить со своей благодетельницей, получить побольше полезной информации. Но все пошло не так. Перед Тасей сидела молодая пара, причем девушка плакала, а парень что-то горячо доказывал на незнакомом языке.
— Это надолго, — извинилась Тася, выходя с Димкой в коридор, — у меня к вам два предложения: Флорида и Калифорния. Орландо и Сан-Диего. Я лично советую второе, но у вас есть один день, чтобы принять решение. Позвоните мне утром со своим выбором и в конце дня приезжайте сюда за билетом. Сейчас мне, к сожалению, нужно вернуться в офис.
И беженец в смятении отправился в Сентрал Парк, где в прострации целый час рассматривал уток, а затем проголодался, купил вкуснейший хот-дог с приправой чили и мелко порезанным сочным луком, сел на скамейку и принялся размышлять. Опять жизнь делает крутой поворот, снова судьба кидает его за тысячи километров. Ну что же — ведь он об этом и мечтал. Но отчего же вдруг так грустно? Ему не нужна была карта, не нужна энциклопедия — никогда не бывав ни в одном из них, он тем не менее мог рассказать о населении, экономике и климате и Орландо, и Сан-Диего. Орландо, конечно, ближе к сумасшедшему Нью-Йорку, который уже полюбился путешественнику, но климат там не очень, а самое главное — Тася рекомендует Сан-Диего. Димка дошел до 72-ой улицы, постоял у знаменитого дома Дакота, где на тротуаре горели свечи и стояли портреты великого музыканта в круглых очках, развернулся и вновь направился в офис своих спонсоров. Тася была занята уже с другими людьми, и он, помахав рукой, губами прошептал: «Сан-Диего». — «Отлично», — показала она большим пальцем, подмигнула и постучала по телефону, напоминая, что завтра все равно нужно позвонить. Димка закивал головой и удалился.
— Приезжайте сюда с вещами часам к четырем, — сказала трубка голосом Таси, — Флорин, тот, что вас встречал, подвезет до «Кеннеди», а рейс у вас в восемь вечера. Да, «Кеннеди» — это аэропорт, мы так его называем. В Сан-Диего вас встретит шеф тамошнего отделения, зовут его Боб. Нет, американец. В том отделении русскоговорящих нет, да вам и ни к чему. Зато они сняли отдельную квартиру.
Димка с грустью понял, что с Тасей ему уже никогда поговорить не удастся, иначе не стала бы она так подробно инструктировать его по телефону. Так и оказалось — в офисе его встретил знакомый румын, вручил привычный желтый конверт, но уже новый, и повез неспешно назад в Бруклин и дальше — в аэропорт.
Сан-Диего