Бармен из Шереметьево

— Отказалась. Сказала, что была под прессом твоих оперативников.

— Это козлы из ИВС виноваты! Они должны были посадить ее с первоходами, мрази поганые! Или вообще одну! Заперли, гниды, в общую, и там ее кто-то научил!

— Пьяные были — попутали. Да и нельзя в таком стрессе в одиночку, сам знаешь — повеситься может, а в общей не дадут. Но это все не имеет значения. Там есть зацепка — преподаватель труда, который, по ее первичным показаниям, изготовил заточку. Надо его доставить сюда и допросить.

— Это невозможно. К нему выезжали вчера — он в запое.

— Так сдай его в вытрезвитель!

— И это говорит прокурор? В вытрезвитель мы имеем право доставлять людей из общественных мест. Я не могу взять его из собственного дома.

— Это твой выбор, Сема. Хочешь иметь бесфигурантное убийство на конец года — получишь.

Бесфигурантного, то есть убийства, исполнитель которого не установлен, начальник допустить не мог. Это исключалось абсолютно. Мучительно что-то соображая, он машинально продолжал:

— Послушай! У него орденов больше, чем у нас с тобой пуговиц! Я не могу ветерана войны хватать из-за стола своей кухни и везти в Североуральск. У нас, как ты знаешь, и вытрезвителя-то своего нет — алкашня летом в траве, зимой в сугробах отрезвляется…

— Ну решай там сам. Нам он нужен трезвый, и чем скорее, тем лучше.

Делать нечего — начальник в сильнейшем раздражении вызвал двух верных, крепко замаранных участковых, Абаева и Лазбу, выделил машину и объяснил задачу. Надо заметить, что запои трудовика были двух видов — в гараже, где он держал инвалидный «Запорожец», и дома. Гаражные запои с их прохладными ночами и комарами не были затяжными, а вот домашние… В этот раз Григорий Матвеевич запил дома и участковые обнаружили его в плачевном состоянии — в желтой от мочи постели с почти опустошенной трехлитровой банкой самогонки. Оглядевшись, менты сдернули со стола плотную скатерть, расстелили ее на полу у кровати да и скинули туда ветерана. Взялись дружно за углы, отнесли в видавший виды ПАЗик и погнали в райцентр, причем инвалид лежал на железном полу и бился всю дорогу в тряске. Дежурный фельдшер медвытрезвителя, однако, обнаружила у пациента нарушение сердечного ритма и принимать категорически отказалась.

— Он у вас не столько пьяный, сколько уже без сознания, — сказала, — везите его сейчас же в скорую.

Скорая ветерана приняла без разговоров. Врачи оценили его состояние как тяжелое, а джигиты в смятении вернулись в поселок. Вечером следующего дня ветеран-трудовик Григорий Матвеевич Руденко, бывший полковой разведчик, умер от обширного инфаркта, вызванного алкогольным токсикозом.

Начальник милиции мучительно размышлял. Нет сомнений, что эта учительница врет… но так ли это плохо? Ведь эта ее новая версия о том, что, проходя к себе в комнату, мельком заметила на площадке двух спорящих пьяных, а больше ей ничего не известно, — это гораздо предпочтительнее, чем то, что она рассказала в ночь на седьмое ноября. К тому же тема заточки сама собой закрылась со смертью преподавателя труда, да будет ему земля пухом — начальник сморщился, словно от горькой таблетки. Зачем нам изнасилования молодых специалистов, прибывших по распределению, ведь это обязательно повлечет заслушивание в обкоме и оргвыводы? Это же не бытовуха в среде ранее судимого быдла, составляющая статистику убийств и тяжких телесных. На бытовые преступления начальство смотрит снисходительно — вся страна пьет, никуда от этого не деться. С учительницей же дело примет тяжелый, скандальный оборот. Собрав материалы в папку, он пешком направился в райком партии, где, запершись в кабинете, они больше часа обсуждали дело с Главным. Вернувшись к себе, подполковник немедленно нажал кнопку на коммутаторе с надписью «Нач. угрозыска».

Сергей Кислицын по кличке Киса был задержан на вокзале райцентра с билетом на Свердловск в кармане. Чутье подсказало ему валить, но подсказало поздно. Задержанного доставили в Ромашково, где бедолага провел три дня в «собачнике» поселкового отделения милиции под невообразимым прессом, а на четвертый, безостановочно кашляя и конвульсируя всем телом, подписал явку с повинной. В явке этой было сказано, что это он, Киса, воткнул в грудь Гендоса заточку, после того как последний глубоко оскорбил его, назвав «ссученным».

Исакова за эти дни вышла из общаги лишь однажды — подписать заявление о прекращении отработки по семейным обстоятельствам, забрать трудовую книжку с дипломом и купить кое-каких продуктов. Больше ее в поселке ничто не держало — она могла ехать куда угодно. За что и почему свалилась на нее такая невообразимая удача, учительница так и не осознала. Посчитала, что все это благодаря ее стойкости и пресловутому железному позвоночнику.

Кислицын был осужден и получил двенадцать лет строгого режима, а Римма…