Барон Унгерн и Гражданская война на Востоке

Хитун был, возможно, отнюдь не в таком восторге от Ивановского, как Першин. Причиной недовольства с его стороны послужил следующий эпизод: «Однажды, перед самой Пасхой, я был назначен вспомогательным шофером для поездки в сторону Кяхты. Шофером автомобиля (Бюик 1918 года) был Николаев, старый колонист города Урги, отец многочисленного семейства… Нашим пассажиром был начальник Штаба Дивизии, бывший присяжный поверенный г. Владивостока, Ивановский…

За ближайшей полуобгорелой юртой лицом вниз лежал труп монголки. Я повернул застывшее мертвое тело на спину. Убитая была молодой и большой. На левой стороне ее лба была небольшая дыра с обожженной кожей вокруг. Очевидно, выстрел убийцей был сделан в упор.

Ивановский сказал нам, что отступавшие китайские солдаты расстреливали монгол беспощадно за поддержку их освободителя «Белого Хана», барона Унгерна…

У деревни Хорал, пока Ивановский совещался с командиром полка, мы наполнили бак бензином, поели горячей пищи в полковой кухне и, подобрав начальника Штаба Ивановского, тронулись в обратный путь, надеясь проделать его до конца дня, все еще засветло. Нам сказали, что у деревни есть мост через реку и что если мы, переехав его, поедем домой по другой стороне реки, то дорога будет лучше и короче. Мы последовали этому совету, и действительно дорога, утоптанная караванами, была настолько хороша, что мы иногда ехали со скоростью 40 верст в час.

Все были в хорошем настроении. Предстоящая ночь – Пасхальная ночь. Ивановский сказал нам, что при русском консульстве есть православная часовня, в которой будет пасхальная заутреня. Там будет вся русская колония и, конечно, добавил он – он надеется, что все мы встретимся там опять.

Темы наших разговоров были разнообразные, но все они были бодрые, веселые и забавные. Ивановский допытывался у Николаева, как это случилось, что только один его нос был весь изрыт оспой, в то время как все его лицо было чисто и гладко и не носило никаких следов этой болезни…

Дорога была ровная и твердая. Мы ехали не останавливаясь со скоростью 35–40 миль в час. Хорошее настроение продолжалось. Всем хотелось говорить. Ивановский рассказал про маловероятный, но действительный случай, как лама-гадальщик и пророк, разглядывая линии, трещины и пятна на обожженой косточке совы, предсказал суеверному Унгерну абсолютную победу во всех его военных начинаниях, но за это барон должен был послать драгоценные подарки хану подземного царства, и что вход в это подземелье известен только ему – ламе одному. И как два казака, по приказанию Унгерна, выпороли бедного ламу ташурами за то, что он не мог найти этого входа в подземное царство…

Около 8 часов мы подкатили к дому Штаба. У освещенного окна стоял маленький, лысый, с усами запорожца, полковник Сипайлов, подергивая щекой, он возбужденно показывал кому-то в комнате на перед нашего автомобиля. Ив-ий, поблагодарил нас за благополучную поездку и поздравив нас с наступающей Пасхой, ушел. Николаев, быстро проехав пустые улицы, вкатил во двор автомобильной команды. После того как мы доложили вкратце наши дорожные приключения полковнику М. и я стал приготовляться сменить мою сырую одежду на сухую, зазвонил телефон.

– Обоих шоферов, привезших начальника Штаба Ивановского, требуют явиться в штаб немедленно, – сказал капитан Л., принявший приказ из штаба. – Очевидно, Ивановский доложил барону о ваших затруднениях в дороге и о том, как в конце концов поездка выполнила свое задание и окончилась благополучно. Я уверен, что вы оба получите хорошие наградные к Пасхе, – добавил он.

Мы, Николаев и я, не имели в этом никакого сомнения. В спешке я даже оставил мою меховую куртку на своей кровати, и мы быстро зашагали к штабу».

Однако вместо награды шоферов ждало наказание – сидение на крыше. Хорунжий Бурдуковский, загоняя несчастных на крышу, объяснил, в чем они провинились: «Сукины сыны! (Он не знал, что я офицер, я был в гимнастерке, без погон). Когда доставить важное донесение от дедушки на фронт – огней в автомобиле нету, а когда домой к Пасхе – они есть… А?»

Дело заключалось в том, что из Урги шоферы выехали с неисправной фарой, а на обратном пути починили ее, использовав одно остроумное приспособление, и смогли ехать с большей скоростью, благодаря чему успели в Ургу к Пасхе. Хитун, вероятно, грешил на Ивановского, полагая, что тот донес об этом Унгерну, высветив все это в неприглядном для шоферов свете. Но вполне возможно, что вины Ивановского тут не было, что он просто рассказал об эпизоде с самодельным фонарем как о забавном происшествии, не предполагая, какие это может иметь последствия.

Основываясь на рассказе Хитуна, можно предположить, что Ивановский непосредственно участвовал в преследовании китайских войск, отступивших от Урги. Скорее всего, он вместе с бароном ходил на Чойрин, а затем участвовал в сражении на Улясутайском тракте 19–21 марта 1921 года. Рассказ же самого Ивановского о ламе-предсказателе показывает, что полковник к страсти Унгерна к предсказателям относился с большой иронией.