Барон Унгерн и Гражданская война на Востоке

Из известных лиц унгерновского окружения под описание Клуге больше всего подходит инженер Войцехович, который якобы тоже исполнял должность начальника штаба, как и Ивановский, и, как и Клуге, бежал из Урги на автомобиле вместе с бурятским князем (Жамболоном). Замечу, что окончивший Рижский политехникум (или, по крайней мере, учившийся в нем) Клуге должен был называться инженером, да и службу в Первую мировую войну по большей части проходил на инженерных должностях. У Унгерна Войцехович числился начальником штаба «по инженерной части». Никаких подробностей биографии Войцеховича источники не сообщают. Некоторые мемуаристы называют его стариком с проседью, но Клуге пережитое могло преждевременно состарить. И на фотографии 1922 года с первой женой волосы у него – с большой проседью.

В то же время вполне возможно, что у Унгерна служил Виктор Андреевич Войцехович (1878–1945), из дворян, в 1900 году окончивший Николаевское инженерное училище по 1-му разряду, в 1907 году направленный в распоряжение Самаркандской инженерной дистанции, а в 1908 году произведенный в капитаны. Он руководил возведением в Самарканде коньячного завода, здания Государственного банка, чайно-рассыпочных складов фирмы Вогау, Алексеевского собора и др. В. А. Войцехович остался в России и умер своей смертью в Ленинграде. Никаких данных о его службе у Унгерна и вообще у белых нет, но это не обязательно значит, что В. А. Войцехович у Унгерна не служил. В СССР такого рода событиями в биографии не принято было хвалиться.

У Виктора Андреевича был брат Александр Андреевич Войцехович, который в 1909 году имел чин штабс-капитана и служил в полевом саперном батальоне. О его службе у Унгерна никаких сведений нет. Три других Войцеховича, числившиеся в русской армии во время Первой мировой войны, не являлись инженерами. Не исключено, что Клуге мог быть знаком с кем-то из инженеров Войцеховичей.

Можно не сомневаться, что в рассказе Клуге-младшего об унгерновском периоде в биографии отца есть немало неточностей. Так, практически все мемуаристы отмечают, что в Монголии, а до этого последние месяцы пребывания в Монголии Унгерн не прикасался к спиртному, памятуя, что во хмелю он бывает буен. Правда, Б. Н. Волков сообщает, что в Монголии Унгерн перешел на наркотики, при этом даже указывает на конкретного студента-медика Шастина, который рассказывал Волкову, что готовил барону порошки морфия, иногда по 50 штук сразу. Но морфий как будто все же не вводил Унгерна в невменяемое состояние.

Наиболее же удивительный, кажущийся сугубо литературным рассказ о знакомстве Клуге с неким монгольским князем, ставшим его побратимом на войне, кажущийся совсем уж недостоверным, на самом деле соответствует истине. Командующим монгольскими войсками в правительстве Джебцзун-Дамба-хутухты был Жамболон, бурят, в годы Первой мировой войны служивший есаулом в Забайкальском казачьем войске. Его отряд вместе с дивизией Унгерна участвовал в штурме Урги. Он действительно был князем. После взятия Урги хутухта пожаловал Жамболону, как и Унгерну, титул цин-вана (князя 1-й степени).

С. Е. Хитун сообщает о Жамболоне любопытные подробности: «Раза два по вызову и наряду Штаба Дивизии, я возил Чин-Ван-Джембулвана, который занимал большой пост в монгольском правительстве и в то же время был посредником между живым богом Богдо-хутухта геген и бароном. Я слышал, что в прошлом Джембулван (смесь бурята с монголом) был скотопромышленником около русской границы. Он бегло говорил по-русски». Получается, что Жамболон был не только бурятом, но и монголом по крови, так что Клуге-младший не ошибается, когда называет его монголом. И скотопромышленником, конечно же, не мог быть простой пастух, каким именуют Жамболона некоторые мемуаристы. Отряд Жамболона был в конце концов разбит красными, а сам монгольский военный министр попал в плен и был убит «при попытке к бегству».

Клуге-младший в мемуарах сообщает: «Появления отца в Томске были крайне редки. Случалось, что он привозил с собой подарки. Однажды он удивил нас, привезя мне коллекцию уральских минералов – четыре застекленные коробки с красавцами самоцветами в мягких гнездышках. Особенно поразил меня золотоносный кварц», как гласила надпись, – в нем действительно посверкивали вкрапления золота. Отец выменял эту коллекцию на свой армейский паек. Ему хотелось разбудить в семилетнем сыне интерес к наукам, к знанию, к культуре. Легко вообразить, какой заманчивой казалась ему эта полузабытая культура, истерзанная, растоптанная бесконечной бойней».