Барон Унгерн

Как всегда в смутные времена, когда правит бал архаика и вступают в силу законы давно минувших эпох, в годы Гражданской войны старинное русское самозванчество стало массовым явлением. Чудом спасшиеся «дети» государя обнаруживались то в Перми, то в Берлине, то в Омске и Забайкалье. Все они рано или поздно подвергались разоблачению, но Михаил Александрович так ни разу и не появился во плоти, что делало его совершенно неуязвимым. В том, что он жив и где-то скрывается, в белой Сибири были уверены чуть ли не все — от простых казаков до генерала Сахарова, от городских обывателей до министров Омского правительства, на банкетах поднимавших тосты за его здоровье. Михаил Александрович стал чем-то вроде национального мессии, чье возвращение из небытия будет предвестием восстановления прежнего миропорядка. Лишь после разгрома Колчака вера в него начала слабеть, и фельетонист читинской газеты уже мог позволить себе поиронизировать на эту тему. Герой фельетона сидит дома, вдруг вбегает взволнованная квартирная хозяйка и кричит с порога: «Идите скорей на базар, вся первая необходимость в цене упала. Должно, Михаил Александрович близко!»

Однако полностью эта вера исчезнуть не могла, ибо, по сути, была религиозной и в доказательствах не нуждалась. Ее фундаментом стало библейское пророчество Даниила: «И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени» (Дан. 12:1).

В России этот текст впервые вспомнили в начале XVII века, в связи с избранием на царство Михаила Романова[171]. Через три столетия, подкрепленное исторической аналогией, предсказание Даниила обрело популярность после загадочного исчезновения Михаила Александровича. О нем знали многие, но Унгерн единственный возвел его в ранг идейной доктрины и воспроизвел соответствующее место в приказе по дивизии накануне похода в Забайкалье. Цитата предварялась пояснением: «Народами завладел социализм, лживо проповедующий мир, злейший и вечный враг мира на земле, т. к. смысл социализма — борьба. Нужен мир — высший дар Неба. Ждет от нас подвига в борьбе за мир и Тот, о ком говорит Св. Пророк Даниил, предсказавший жестокое время гибели носителей разврата и нечестия и пришествие дней мира».

Примерно так же уральские крестьяне из секты «михайловцев» почти через полвека после смерти Михаила Александровича, в 50-х годах XX века, продолжали верить в его скорое воскресение и второе пришествие. Правда, в отличие от этих обитателей таежных скитов на севере Прикамья Унгерн надеялся, что великий князь жив и ему нет нужды воскресать, чтобы явиться своему страдающему народу. Возможно, эту надежду укрепил в нем Оссендовский.

Их знакомство, как следует из книги «Звери, люди и боги», состоялось в Ван-Хурэ, в начале мая 1921 года. Оссендовский с группой спутников оказался здесь по дороге из Улясутая в Ургу как раз в то время, когда Унгерн прибыл сюда на свидание с Казагранди и Резухиным. В ожидании последнего барон прилег отдохнуть в юрте Рябухина, в то время — врача 2-й бригады. В эту юрту и велено было явиться Оссендовскому[172].

У входа стоял адъютант Унгерна, капитан Веселовский. За поясом у него был заткнут револьвер без кобуры, в руке он держал обнаженную шашку, которой только что зарубил заподозренного в шпионаже полковника Филиппова, спутника Оссендовского. Лужа крови еще не впиталась в землю перед юртой.

«Не успел я переступить порог, — вспоминал Оссендовский, — как навстречу мне кинулась какая-то фигура в красном монгольском халате. Человек встряхнул мою руку нервным пожатием и так же быстро отскочил обратно, растянувшись на кровати у противоположной стены. «Кто вы такой? — истерически крикнул он, впиваясь в меня глазами. — Тут повсюду шныряют большевистские шпионы и агитаторы!».

Все это очень правдоподобно, многие мемуаристы весьма похоже описывают свою первую встречу с Унгерном. Все они утверждают, что в этот момент находились на волосок от смерти и остались в живых благодаря способности выдержать взгляд барона или с достоинством ответить на его вздорные обвинения. Оссендовский тоже уверяет, что спасся благодаря привычке к самообладанию, сохранить которое было нелегко — во время разговора Веселовский стоял у него за спиной, ожидая приказа поступить с ним так же, как с Филипповым, и не вкладывая шашку в ножны. Однако ему не пришлось пустить ее в дело. В конце разговора Унгерн извинился перед Оссендовским за нелюбезный прием и даже отдал ему для дальнейшего путешествия своего белого верблюда.