Барон в юбке

Передо мной стала потихоньку вырисовываться версия произошедшего вчера: на караван, сопровождаемый маленьким отрядом, возможно купеческий, (об этом говорит количество телег и тюков) напало стадо диких туров, с которыми те не смогли разминуться на узкой тропе. Как результат – полтора десятка людских трупов, пяток нашедших свой конец животин, да туши потоптанной, ни в чем не повинной, рабочей тягловой скотины…

…Да-а-а…

Моя наивная надежда, что я набрел на лагерь совсем свихнувшихся на игре толкиенистов, в котором произошла какая-то трагедия, при виде этих мордатых бегемотов с рогами растаяла, словно дым. Все четче я начал осознавать: либо я все-таки помер, или, что там со мной сталось, но я все-таки уже не на Земле, либо же, на Земле, но, по крайней мере, – не в своем времени…

Под ложечкой тошнотворно заныло:

– Ну что, Василь Михалыч, кто там по пьяни хвастался, что побывал и у черта на рогах, и у негров-людоедов на званом ужине чуть ли не главным блюдом, и ничем вас, мол, после этого не удивишь, как вам такой выкрутас?

…Но и это был не самый страшный из сюрпризов – настоящий кошмар ждал меня, когда я, мучимый позывами готового лопнуть мочевого пузыря, все же нашел в себе силы подняться, и, кутаясь в плащ, отойти в сторонку по малой нужде. Сунув руку в складки плаща, я привычно попытался вынуть свое ‘хозяйство’, но рука наткнулась на полное отсутствие оного…

Едва сдерживая панику, я рванул с себя плащ, и первым, что я увидел, были две задорно торчащие в стороны, вполне оформленные девичьи титьки с напрягшимися от контакта с грубой шерстью плаща и утреннего холодка сосками…

– НЕ МОЕ ТЕЛО!!!

Едва я осознал это, как оно отказалось мне повиноваться: ноги подкосились, руки обвисли…

Падая, я еще успел ощутить позорно растекающуюся по ногам теплоту…

***

Лан Марвин Кшиштов Вайтех, виконт, последний потомок когда-то славного, а ныне опального и почти забытого рода королей Болотских и Мокролясских – династии Вайтехов, угрюмо накачивался дрянным дешевым пивом в придорожной корчме, заливая свою обиду в компании ближайших друзей.

Это был огромный, массивный мужчина богатырских пропорций, слегка полноватый, с бычьей шеей, обладатель чудовищной ширины плеч и бездонного пуза.

Он явно нес на себе характерные черты той, ныне практически исчезающей породы чистокровных мокролясских ланов: бесшабашных, удалых наездников, повелителей чудовищных бугай-туров – огромных великанов и непобедимых воинов, самим бугай-турам под стать. Эти люди, равно неутомимые в бою и на пиру, способные в один присест проглотив порядочного подсвинка и запив его бочонком вина, остаться трезвыми и все еще слегка голодными, почти полторы тысячи лет были опорой и оплотом Мокролясья.

Одет Лан Марвин был неброско, но надежно, чисто и добротно – в типичный костюм представителя пусть бедного, но гордого рода мокролясских дворян: крепкий, хоть и устаревшего фасона, бархатный камзол, проклепанный изнутри стальными бляхами, вставленными между слоями ткани. Вместо модных среди имперского дворянства рейтузов с гульфиком – широкие, тонкого полотна, шаровары, заправленные в добротные, воловьей кожи, ботфорты с отворотами. С плеч свисал легкий, но теплый, серовато-белый суконный плащ с капюшоном, скрепленный на груди массивной серебряной застежкой-фибулой.

Выглядывая из-за уха массивной крестовиной рукояти, за его спиной мрачно поблескивал в тусклом свете чадящих масляных ламп, гигантских размеров ланский меч с волнистым лезвием – родовая реликвия рода Вайтехов. По причине своей бесценности, клинок находился не в ременной петле, как обычно носят подобные фламберы, а в богато инкрустированных ‘парадных’ ножнах, подвешенных к мудреной портупее.

Пострадать лану Марвину довелось от неправедного поклепа: во время отсутствия мужа, жена местного герцога – сенора Ле Куаре – довольно пылкая и любвеобильная особа, отличающаяся, наряду с весьма тяжелым нравом, порочной слабостью к гренадерских пропорций особам мужеска полу, воспылала страстью к молодому и, не смотря на многочисленные военные подвиги, простодушному, словно ребенок, красавцу-виконту.

Тот, как на грех, служил у ее мужа начальником дворцовой гвардии.

Воспитанный в довольно пуританских условиях провинциальной глубинки, виконт шарахался от непристойных домогательств, словно черт от ладана, чем вызвал, в конце концов, лютую ненависть герцогини.

К возвращению герцога из столицы, против непокорного капитана гвардии уже было состряпано грязное дельце, в котором тот обвинялся в совращении одной из фрейлин ее высочества – длинной, рябой, и, как смертный грех, страшной, троюродной кузины герцогини – мол та, поверив его домогательствам, отдалась ему, забеременела и вот-вот ждет ребенка.