Баронесса де Крейс (СИ)

А вот Ронан, едва успокоив девушек, продолжил стращать жреца историями о том, кто именно и как сгинул на Лисьем перевале. Брата Эгорна впечатлило услышанное, но, увы, он серьезно был настроен привить веру Трех Отцов варварам.

Вздохнула… понимая, что дорога и впрямь будет долгой.

Глава 37

— Я могу сделать массаж. Поверь, я в этом специалист. Заставлю забыть тебя о боли в мышцах и…

Зевнула, нет, затычки в дороге мне не потребовались. Я просто перестала воспринимать блондина всерьез. Хотя когда через два дня дороги он обратился ко мне на ты, я заметила, что я леди и он не имеет права мне тыкать. А в ответ услышала, что мы вскоре станет родственниками, когда я выйду замуж за его кузена, а в семье на севере не принято выкать члену рода. В принципе там вообще не принято выкать, так что мне надо привыкать быть проще.

И так как я собиралась сделать все возможное, чтобы на севере меня приняли, я позволила ему эту фамильярность. Но только ему и Ронану, на правах будущих родственников.

Арак продолжал флиртовать со мной при каждом удобном случае. Причем он особенно активировался, когда поблизости оказывался Ронан. И мне стало казаться, что делал он это специально, но зачем я не понимала. Возможно, они привыкли с кузеном спорить за внимание женщин. Или же за этим флиртом стояло еще что-то. Впрочем, меня это не интересовало. Хотя Ронан тоже вел себя странно...

Едва подумала о нем и сразу попыталась найти его взглядом. Эти чувства, что он вызывал во мне, никуда не делись. Напротив, казалось они усилились. Он правда больше не пытался меня лизнуть, обнять или как-то прикоснуться ко мне. Но он часто оказывался рядом, в каких-то сантиметрах от меня. Так рядом, что я чувствовала каждый раз все более отчетливо его запах, с легкостью уже отличая его от других.

А вот весь отряд северян хоть и продолжал наблюдать за мной, но никто из них и не пытался лишний раз заговорить со мной или надоедать мне своим вниманием. И это тоже было странно. Не то что все северяне кроме двух кузенов вспомнили о манерах, и пусть они не надоедали мне, но я все время ловила их взгляды. Раньше все мужчины не отводили глаза от Лауры, которой я уступала в красоте, но эти северяне предпочитали смотреть на меня. Что же… это оказывается могло быть и приятно.

В дороге мы были уже две недели. Ночи проводили в небольших селениях, обходя стороной города. В течение дня делали одну стоянку. И все могли любоваться моими тренировками, которые лично мне больше напоминали избиение младенца, а младенцем в данном случае была я. Ведь два дня назад Ренг добыл где-то два деревянных меча, один из которых презентовал мне.

А вообще я его удивила. Впрочем, себя я тоже удивила. После первого дня занятий, я думала что не смогу встать с кровати, но за ночь мне стало гораздо лучше. Возможно помогла мазь, что подарил мне Ренг. Он сам собрал траву, протер ее, смешал с каким-то дурно-пахнущим маслом и приказал втирать мазь в кожу перед сном.

Но удивила я его не тем, что так быстро восстанавливалась, а своей выносливостью. Пробежка, отжимания и другие упражнения с каждым днем давались мне все легче.

И за эти две недели изменились и отношения в нашем отряде. Если первоначально мы держались двумя группами, то постепенно мы все собирались на привале за одним костром.

Я оставила попытки привлечь на свою сторону своих людей, но их отношение ко мне тоже менялось, может, потому что и я к ним стала относиться по-другому. Я не делала вид, что мне интересно их прошлое или настоящее и не бросала дежурных похвал. Нет, в какой-то момент я поняла, что мне и впрямь интересно узнать о них как можно больше. И что если выстроить вокруг себя стену, то через нее никто и не сможет перебраться.

Мия умела не только хорошо шить и делать красивые прически, у нее в принципе были золотые руки, потому что все за что она бы не бралась, у нее все получалось. И даже прожив десять лет в обители я не видела и среди сестер настолько светлого человека. Она ни на кого не держала зла и обиды за то, что служила в замке, а в свободные часы помогала мачехе по дому, а также присматривала за ее детьми. За свое изуродованное лицо и загубленную жизнь она не слала проклятия мачехе. И даже все те, кто называл ее уродливой Мией, так и не смогли не то что прорастить в ней семян зла, но они не могли и проронить их в ней.

Она умела прощать. При этом она не была похожа на одну из послушниц из обители, Камилию, у которой не все в порядке было с головой, так как она взирала на всех с блаженной улыбкой на лице и не понимала, когда к ней относились по доброму, а когда нет.

Мия все понимала. И конечно же она чувствовала боль. Как физическую от ожогов и стянувших рубцами кожу шрамов, так и от избиений мачехи. Ранили ее и слова, что летели ей вслед, но она всех прощала.