Баронесса, которой не было

– Виллем здесь? – Девушка с ужасом посмотрела на Дара. – Но он же погиб! Твои люди застрелили его у меня на глазах!

– На редкость живучий тип. Оклемался. Немало крови нам попортил, пока в столицу доставили. Неоднократно пытался бежать, один раз почти удачно. Подстрекал пленных к бунту, пытался подкупить и завербовать конвоиров. По понятным причинам церемониться с ним не стали, даром что друг императора. Закрыли в Кинстауте – королевской тюрьме. На территории Белояра встреча с ним тебе не грозит, можешь не сомневаться. А вот после возвращения в империю… за это не поручусь. Надеюсь, у барона будет возможность защитить тебя от него.

Тали обдумывала услышанное. После войны она вернется домой. Они уже успели обсудить это с отцом. Но вот о воскрешении жениха и его нынешнем положении барон почему-то умолчал. Для соседей и домочадцев, тех, кто не знал о побеге баронессы из отчего дома, была придумана история о том, что девушку отправили в пансион, подальше от границы и связанных с неизбежной войной опасностей. Но Виллем-то знает правду, а значит, ее возвращение навлечет беду не только на нее, но и на отца.

Лицо девушки отражало все, что творилось у нее на душе, пальцы суетливо комкали скатерть, плечи подрагивали, будто от рыданий. У Дара сжалось сердце от ее вида. Он придвинул стул и обнял ее, пытаясь успокоить. Тали уткнулась ему в грудь, и все опасности жестокого мира остались далеко за пределами теплой и уютной комнаты. Ей было хорошо в его объятьях. Хорошо и спокойно. Пока он рядом, Виллем не властен над ней и не сможет причинить вреда. Никто не сможет. Она понимала, что небезразлична Дару. Безразличный не позаботился бы о ее отце. Как бы ни воспевал князь доблесть барона, не в доблести дело. Сохраненная жизнь – уже достаточная награда. Но Дар сделал намного больше. О ней, о Тали, он тоже позаботился. Не сам же Ванок догадался отвезти ее в Родгард и скрыть от любопытных глаз за высокими стенами монастыря.

Тали любила Дара. Любовь дополнялась благодарностью. Девушка хотела, чтобы он принял ее любовь, ее благодарность и ее желание, которое от его близости разгоралось все сильнее, туманя разум. Но Дар не пытался воспользоваться моментом. Казалось, ему достаточно простых, до смешного целомудренных объятий. Словно это не он когда-то склонял ее к греховной связи, а она навязывала ему себя.

Объятия затянулись. Дар разорвал их и неожиданно поднялся.

– Я расстроил и утомил тебя разговорами. А ты, наверное, устала. Доброй ночи, Тали. Увидимся завтра.

Он наклонился поцеловать ей руку, и она, вопреки правилам приличия, кинулась к нему, прижалась всем телом. Дар заледенел, сжал ее плечи, осторожно отодвинул от себя. Горячая волна стыда за свой поступок захлестнула девушку. Она чувствовала, как пылают щеки, и опустила лицо, боясь, что Дар заметит подступающие слезы. Мужчина взял ее за подбородок, вынуждая поднять голову, посмотреть в его глаза. Она видела борьбу, которую он ведет с собой, но не понимала почему, зачем.

– Дар, – прошептала нежно его имя.

Мужчина осторожно коснулся губами ее щеки.

– Не уходи. Останься.

От ее горячего шепота у Дара закружилась голова. Не он ли хотел, чтобы Тали была с ним? Принадлежала ему? И вот свершилось! Так что же вынуждает его отказаться от своих желаний? Слово, данное ее отцу. И не только.

Дар слишком долго ждал этой минуты и сейчас боялся, что не сможет сдержаться: напугает, причинит боль, навсегда оттолкнет, отвратит от себя.

На границе, в доме барона, в одном из шкафов письменного стола, он обнаружил медальон с ее портретом, списанным с картины, висевшей на стене. Он присвоил миниатюру, надеясь, что, если барон когда и обнаружит пропажу, заподозрит простых солдат, прельстившихся драгоценной безделушкой и нарушивших приказ не разграблять замок. Ночами, ворочаясь без сна на холодной земле, Дар подолгу рассматривал портрет, изучая линии лица, представляя, как целует мягкие, податливые губы, зарывается лицом в шелковистые волосы. Он помнил все ее черты и, казалось, мог нарисовать с закрытыми глазами.