Барраяр. Книги 1-17

При свете наступающего дня стало видно, как плачевно сказалась на них эта ночь. Оба оруженосца были в грязи, потрепаны, небриты, а их коричневые с серебром мундиры — словно изжеваны. Ботари, отдавший форменную куртку Грегору, остался в рубашке с коротким рукавом; а расстегнутый воротничок-стойка придавал ему сходство с преступником, которого ведут на эшафот рубить голову. Генеральская форма графа перенесла злоключения прошлой ночи получше, но над зеленым парадным воротником виднелась покрытая щетиной, с воспаленными глазами физиономия настоящего бродяги. Сама Корделия чувствовала себя неисправимой оборванкой: влажные космы, разномастные старые тряпки и домашние тапочки.

«Могло быть хуже. Я могла носить ребенка. Теперь, по крайней мере, если я умру, то умру одна». Можно ли считать, что маленький Майлз сейчас в большей безопасности, чем она? Безымянный, в репликаторе на полке в секретной лаборатории Ваагена и Генри? Корделия не испытывала уверенности и могла лишь молиться. «Отцепитесь от моего сына, вы барраярские ублюдки!»

Они двинулись зигзагом вверх по склону. Лошади тяжело дышали, их бока вздымались, как кузнечные меха, хотя они всего лишь шли шагом; они упрямились, спотыкаясь о корни и камни. На полпути наверх они остановились отдохнуть в небольшой низине. И люди и лошади попили из глинистого ручья. Эстергази ослабил подпруги. Он почесывал шеи лошадям, а те толкали его мордами, вынюхивая лакомства в пустых карманах. Оруженосец тихонько просил у них прощения и подбадривал: — Все нормально, Роза, до конца дня ты еще отдохнешь. Всего пару часиков. — Более полная информация, чем та, которую хоть кто-нибудь удосужился сообщить Корделии.

Эстергази оставил лошадей на сержанта и пошел вслед за графом куда-то в лес, вверх по склону. Грегор развлекался тем, что рвал листья и пытался их скормить животным. Но лишь тронув губами местные барраярские растения, те отказывались их есть и нетронутыми роняли на землю. Грегор подбирал листья и предлагал лошадям снова, пытаясь засунуть им прямо в рот.

— Что задумал граф, не знаете? — спросила Корделия у Ботари.

Тот пожал плечами. — Наладить с кем-то связь. Так дальше дело не пойдет. — Мотнув головой в неопределенном направлении, он обозначил их ночные рысканья по лесу.

Корделия могла только согласиться. Она легла на спину и прислушалась, не доносится ли звук флайера, но слышно было лишь журчание ручейка, которому вторило бульканье ее пустого желудка. Только раз она судорожно дернулась, чтобы не дать голодному Грегору попробовать на зуб ягоды с какого-то, возможно, ядовитого куста.

— Нельзя!

— Но лошади их ели! — запротестовал тот.

Корделия содрогнулась, в ее голове моментально и в подробностях всплыла молекулярная картина всяческих негативных биохимических и гистаминных реакций. — Знаешь, это первая привычка, к которой приучают в бетанских астроэкспедициях. Никогда не брать в рот неизвестные вещи, пока их не проверят в лаборатории. Если точно, избегать контакта незнакомых объектов со ртом, глазами и слизистой оболочкой.

Грегор, неосознанно протестуя, тут же потер глаза и нос. Корделия вздохнула и снова села. Она сглотнула слюну, подумала о том ручье, из которого они пили, и понадеялась, что Грегор не поймает ее на непоследовательности. Мальчик принялся бросать камешки в лужи.

Эстергази вернулся целый час спустя. — Пойдемте, — сказал он. На сей раз лошадей просто повели в поводу; верный признак того, что скоро — крутой подъем. Карабкаясь вверх, Корделия ободрала все руки. Бока лошадей тяжело вздымались. Через гребень холма, вниз, снова вверх, и они вышли на широкую глинистую просеку в лесу, где могли бы разминуться двое.

— Где мы? — спросила Корделия.

— Дорога к перевалу Эйми, миледи, — подсказал Эстергази.

— Это — дорога? — в смятении пробормотала Корделия, поглядев вверх и вниз по тропе. Чуть поодаль Петр стоял, а рядом с ним — еще один старик, держащий поводья низкорослой крепенькой белой с черными пятнами лошади.

Лошадь была ухожена явно лучше, чем ее владелец. Ее шкура блестела там, где шерсть была черной, и была белоснежной — там, где светлой. Грива и хвост оказались расчесаны до полнейшей, пуховой мягкости. Хотя копыта и щетки за ними были темными и влажными, а брюхо заляпано свежей грязью. На ней было такое же старое кавалерийское седло, как и на графских лошадях, но вдобавок к нему пегая несла четыре большие седельные сумки, по паре спереди и сзади, и еще скатку.