Барракуда

– Говорит Этер-Карадок Станнингтон…

Трубку снимал Чен.

Ванесса никогда первая не подходила к аппарату, но слышала каждое слово через громкоговорители, расставленные по всему дому, независимо от того, Чен отвечал или автосекретарь.

За спиной китайца, невозмутимого, как автоответчик, и автоответчика, точного, как китаец, Ванесса Станнингтон была недоступной для тех, кого не желала видеть.

Чен записывал фамилии таких людей и сразу давал им от ворот поворот. В этот список в первую же мою весну у Ванессы попал и адвокат Оскерко из Варшавы. Она внесла его в список только за то, что он осмелился разговаривать с ней от имени Этера.

– Теперь твой сын натравил на меня какого-то польского адвоката, – немедленно донесла она через океан Станнингтону.

– Он действительно говорил от имени Этера?

– Естественно. Он сослался на твоего сына, – ответила Ванесса, сделав акцент на слове «твоего».

Вечером она пила коньяк «Империал».

– Ты мне, наверное, завидуешь, бедная калека, – вещала Ванесса, уже крепко под шофе.

Из ее монологов следовало, что я счастлива, потому что немая, глухая и нищая. Но она не велела читать по ее губам, даже села так, что я ее губ не видела. В полупьяном состоянии она выбрала золотую середину между потребностью высказаться живому человеку и необходимостью молчать.

– Ты завидуешь моим украшениям, платьям от Кардена, независимости. И понятия не имеешь о моем несчастье, о моем рабстве. Мне в сто раз хуже, чем тебе, хотя ты убогая и за деньги должна пахать шесть дней в неделю. Да что ты знаешь об унижении, хотя ты пария и живешь на благотворительные подачки?

Потрясное у нее мнение о себе. Пахала на мне, как на буйволе, платила символически и даже по пьяни считала себя благодетельницей.

– Сколько я вынесла, сколько выстрадала, какими уступками и жертвами купила право жить поблизости от своего ребенка, в Европе. Этому парвеню, этому гангстеру, – это она о муже, причем еще не худшим образом, – до мальчика совершенно нет дела, а ведь Артур и его сын! Он вспоминает о своем отцовстве, только когда хочет нас чего-нибудь лишить!

Артур. Тогда я впервые услышала имя сына Ванессы. Я никогда его не видела. Она никогда не брала меня с собой в Лаго-Маджоре, где он постоянно пребывал. Он тоже не посещал мать и не звонил. Иногда она звонила в Швейцарию, потом запиралась в спальне и горько плакала.

– Чудовище! У своего сына он отнял мать и прячет от него брата. Но я найду его мамашу назло чудовищу, пусть и он пострадает. Он старый, но из долгожителей. Он еще и двадцать пять лет проживет. Для жизни это мало, а вот для ада на земле – целая вечность. Я кое-что знаю об этом. Из-за него я сама живу в аду. Но я не позволила сделать из меня Сару!

Я не обратила внимания на этот библейский намек, мне показалось, что он лишь для красного словца, но я поняла, в каком кошмаре она живет, когда подсмотрела, как она слушает голос сына. Записанный на пленке. Меня мороз подирал от хриплого бессмысленного кваканья, а еще больше испугал экстаз, с которым Ванесса слушала эти звуки, – словно ангельское пение. Скорбящая мать без нимба, без святости, без надежды. Я начинала понимать, почему Артур не показывается в доме на улице Ватто.

Из бессвязных монологов Ванессы я выловила много интересных сведений про Этера, но меня его история не тронула. Сперва.

Обожаемый отцом, красивый, богатый, чего ему еще желать? Маманьки ему не хватает, в таком-то возрасте? Капризы барчука. Или он слабый, инфантильный нытик, или хочет досадить папаше.

Он просто напрашивался, чтобы его ощипали. Грех не воспользоваться. Правда, я не могла принести ему сведений о матушке, но неизвестный брат – тоже неплохое начало.

До Этера я добралась без малейших сложностей – для этого существовала телефонная книга.

Я собрала кое-какие сведения. Серьезный молодой человек. Страсть к науке, ботан еще тот. Там, у себя, закончил экономику, так еще и тут, в Сорбонне, грызет гранит биологии. Интересно, на кои ляд она ему сдалась. Вся семейка сидит на нефти. Может, он хочет научиться колбасу из нефти гнать?

Я пошла к нему без предупреждения в свой свободный день, ближе к вечеру. По дороге позвонила из уличного автомата, чтобы узнать, дома ли он. Дома. Я повесила трубку, не сказав ни слова.

– Сколько ты за это хочешь? – спросил он, когда я выложила то, что знаю. И дала швейцарский адрес его брата. – На что ты рассчитываешь? – повторил он, не выказав никаких чувств.

Этер показался мне холодным и непроницаемым. Натренированное спокойствие.

– Ни на что.

У меня имелись планы посерьезнее одноразового ограбления нефтенаследника. Пусть сначала хорошенько посмотрит на бескорыстного человека. Поверит ли только в бесплатное благородство? Его показное спокойствие скрывало подозрительность и настороженность. Наверняка его уже кто-то хорошо проучил, не я первая покушалась на его бумажник.

– Но ведь ты на что-то рассчитывала? – не отступал он.

– Нет – Я собралась уходить.

– Подожди! Я не хотел тебя обидеть! Скажи, почему ты оказала мне такую услугу? – Он чуть оттаял.