Барселона: история города

Её останки были захоронены, и им поклонялись в церкви Санта-Мария дель Мар до конца IV века. Потом их выкопали и перенесли в другую гробницу. Сейчас там стоит собор, воздвигнутый в ее честь. Есть, однако, некоторые сомнения в ее существовании: она вполне может быть выдумкой, так сказать, клоном другой испанской святой, Евлалии из Мериды (естественно, каталонские священники считают, что если и имело место клонирование, оригинал — именно их святая). И, разумеется, не подлежит сомнению, что все, связанное с нею, — место, где стоял дом ее родителей в Саррии, место, где она приняла мученичество, на Спуске святой Евлалии, где она умерла — на Пласа де Педро, а также история о том, как ее высушенное сердце, когда его переносили из Санта-Мария дель Мар в гробницу в соборе, вдруг стало таким тяжелым, что процессии пришлось остановиться и помолиться, — все это носит апокрифический характер, если не сказать резче. Современные агиографы, то есть составители житий святых, не согласны также с бытовавшей в XVII веке точкой зрения, что Евлалия была дочерью двух других мучеников, святого Филета и святой Леды. С жертвами преследований ранних христиан всегда много путаницы. К счастью, вскоре после смерти Евлалии (если она вообще когда-нибудь жила) в 312 году, вышел эдикт императора Константина, провозгласивший христианство официальной религией империи. Это немного проредило ряды каталонских мучеников. Борец за политическую корректность мог бы отметить, что Барселоне не очень нра-пилось иметь в святых покровителях женщину. Но зато второй по значимости каталонский святой, Кугат, родился в Африке и, весьма возможно, был темнокожим.

III

Языческие обычаи не уходили в прошлое тихо и мирно. Святой Пациан, епископ Барселоны в конце IV века, жаловался, что в Новый год жители надевают оленьи головы и танцуют на улицах, а потом предаются дикому веселью. «Все мои призывы прекратить это непотребство, — сетовал он, — кажется, только еще больше их разжигают».

Близился упадок римской Барселоны, который больше коснулся ее экономики, основанной на рабском труде, чем манеры отмечать праздники. Такая экономика не могла существовать без постоянного притока новых рабов, — а приток обеспечивался новыми завоеваниями. Но в римской Испании к 350 году уже не осталось непокоренных племен. (Теория, что ранние христиане, борясь за сохранение «человеческого достоинства», пытались уничтожить рабство, — благочестивая выдумка. В Испании они хотели обратить в рабство евреев, что и сделали.) Стал ощущаться дефицит рабочей силы, и стоимость ее резко возросла. Более того, средства на содержание испанских колоний — на армию, на чиновничий аппарат, на «хлеб и зрелища» — римский вариант благотворительности — все было расхищено, всего этого тоже не стало. Налоги росли, деньги девальвировались. В IV веке ценность серебряного денария неуклонно снижалась, вплоть до того, что все перестали доверять когда-то безупречной римской валюте. Банды бедняков нападали на деревни и фермы. В ответ богатые, забыв свои политические обязательства перед городом, образовывали собственные усадьбы, с рабами и наемными войсками. В этих самодостаточных поместьях, способных защищаться и, следовательно, не подлежавших налогообложению, можно увидеть ростки феодальных графств, которые стали доминировать в политической жизни Каталонии в начале Средних веков.

Такое устройство повлекло за собой немедленные экономические последствия для городов. Барсино, раньше центр экспорта, теперь превратился в импортера. Беженцы из города, захватывая укрепленные фермы, в обход рынка Барсино стали обмениваться излишками производимого напрямую с другими фермами. Оказываясь практически выключенным из товарооборота, Барсино тем не менее вынужден был как-то кормиться. К V веку городу, чей garum однажды столь экстравагантно похвалил Плиний и чьи кувшины с оливковым маслом отгружали даже на Родос, пришлось ввозить оливковое масло и garum из Северной Африки.