Барселона: история города

Чтобы узнать, как все выглядело внутри, нужно побывать в Сант-Жоан де Лес Абадессес, монастыре, который Гифре построил для своей дочери Эммы в долине реки Тер, недалеко от Риполя. Церковь освятили в 898 году. В этой постройке чувствуется очень большая напряженность. Она идет не от преобладания вертикали, как в поздней готике, а, скорее, от некоторой пещерности. Чтобы ощутить это, попросите ризничего на время выключить электрический свет — он может это сделать, если в церкви больше никого нет. В темноте пространство вплывает в ваше сознание, медленно заполняет его, вы скорее ощущаете, чем видите. Сначала исчезнет во мраке цилиндрический свод высокого нефа, так как дневной свет сейчас (как, впрочем, и всегда) проникает через окна, завешенные пергаментного цвета экранами из распиленного алебастра. Потом пропадет апсида, нависающая полукуполом за алтарем. Сила тяжести и темнота помогают друг другу. Каменные контрфорсы и скошенные проемы окон, кажется, построены не как вызов силе тяжести, но как ее признание. Это архитектура очень примитивная, почти осязаемая. Такое неестественно вытянутое помещение могло удовлетворить тягу пещерного человека к трансцендентальному. Неудивительно, что эта постройка выдержала землетрясение 1428 года, которое разрушило другую церковь в Риполе.

Хотя в Барселоне так мало романской архитектуры, и все значительные постройки в этом стиле находятся севернее, все-таки большая часть каталонских фресок XI–XII веков — в городе, а не за его пределами. Этот парадокс объясняется рвением тех, кто в 1920-х годах начал осуществлять программу спасения романской живописи сельских церквей старой Каталонии, большей частью покинутых или постепенно приходивших в упадок. Картины перевезли в Барселону, и теперь они висят в музее каталонского искусства на горе Монтжуик. Когда путешествуешь по северу Каталонии, иной раз сердце сжимается при виде пустых или украшенных бездушными копиями стен. Но если бы эти фрески не вывезли отсюда, их бы теперь не существовало. Иконоборческая ярость коммунистов и анархистов во время гражданской войны и вандализм следующей половины столетия разрушили бы и то, что пощадили время и погода. Эти стены — великолепные образцы «примитивной» (до Джотто) росписи в Европе. Вряд ли будет преувеличением сказать, что эта часть музея каталонского искусства в отношении росписи стен — то же, что Венеция и Равенна — в искусстве мозаики.

Имена художников не сохранились, но несколько росписей по-настоящему изысканны. Возможно, в некоторых случаях заимствование у римских образцов было невольным — римские ценности лежали гораздо ближе (и в прямом и в переносном смысле), чем сейчас. В этих работах Господь и Святая Дева могли напоминать членов императорской семьи. Полукруглая церковная апсида похожа на римскую триумфальную арку. Даже привычный греческий орнамент на фресках монастырской церкви Сант-Пер де Бургал XII века взят с бордюров римских мозаик (дарительница этой фрески, графиня Люси Пальярс, появляется в нижнем правом углу, под изображениями святых. Это первый известный светский портрет в каталонском искусстве, и еще одна ниточка, связующая последнее с Римом).

В любом случае слово «примитив» едва ли можно применить к работам, в которых чувствуется такое владение византийским стилем, и кажется невероятным, что эти росписи были сделаны местными мастерами. Скорее, художники переходили от заказа к заказу, подобно трубадурам, путешествовавшим из замка в замок по Лангедоку и Каталонии. Через Пиренеи они принесли стиль и мастерство в эти отдаленные церкви. Фреска XII века, иллюстрирующая притчу о мудрых и неразумных девах в церкви Сант-Квирсе де Педрет, — это почти Равенна. Восемь женщин смотрят на вас со стены черными глазами с такой пророческой напряженностью, что эффект вовсе не снижается от скромных размеров изображений — они населяют очень небольшой, изогнутый участок стены. Неразумные же девы, изображенные слева, демонстрируют роскошные наряды, усыпанные жемчугом, и прически византийских аристократок. (Пристрастие к роскоши не поощрялось бережливыми каталонцами. Возможно, именно поэтому столь, казалось бы, незначительная притча из Евангелия от Матфея удостоилась собственной часовни.)