Барселона сдалась Бурбонам безоговорочно 11 сентября 1714 года — дата, которая так некстати считается национальным праздником Каталонии. Каталонские националисты, начиная с XIX века, писали о XVIll столетии как о периоде репрессий, когда ничего не складывалось — ни в политике, ни в экономике, ни в праве, ни в языке, ни в искусствах. Легенда о «тирании Бурбонов» в XVIII веке поддерживается до сих пор на всех уровнях: еще не так давно каталонские дети, отправляясь в уборную, говорили, что идут «навестить Филиппа», имея в виду Филиппа V, ненавистного монарха-Бурбона. Но все это надо, что называется, «делить на два». Разумеется, не было недостатка в горячих головах из Кастилии, мечтавших увидеть «предателей»-ка-талонцев наказанными, а город их разрушенным, подобно Карфагену, разрушенному римлянами. Но Филипп V не стал принимать радикальных мер. Разгул жестокости, связанный с победой Бервика, закончился, и граждане Барселоны, особенно средний класс, уютно устроились при правительстве Бурбонов, и даже процветали следующие сто лет. По меркам ^ХХ века это не являлось оккупацией. Считать Каталонию бессовестно угнетаемой, томившейся под ярмом Мадрида, подобно Франции под властью нацистов или Польше под пятой Москвы, было бы неверно, хотя, конечно, очень заманчиво, особенно для демагогов-сепаратистов.
Тем не менее война есть война, и завоевание есть завоевание. Распоряжения, данные Филиппом V Бервику как маршалу, захватившему город, были весьма просты. Каталонцы должны понять, чту влечет за собой неверный выбор союзника. Маршалу надлежало уничтожить всю политическую структуру каталонского государства — оно теперь подчинялось напрямую Мадриду. Любой намек на бунт — не то чтобы у полуголодной и измученной осадой Барселоны были силы сопротивляться — следовало беспощадно подавлять.
Виллароэль бежал. Бервик повесил одного из лидеров повстанцев, Морагеса, и его старших офицеров. После этого их тела были четвертованы, а головы выставлены на шестах у главных городских ворот. Голова Морагеса оставалась выставленной на обозрение двенадцать лет. Некоторое количество сопротивлявшихся похоронили в общей могиле рядом с Санта-Мария дель Мар. Теперь на этом месте стоит памятник, воздвигнутый в 1974 году — низкая стена красного гранита, к которой веером спускается площадь. На памятнике выбиты слова популярного поэта Серафи Питарра:
Около четырех тысяч уцелевших каталонских солдат оказались в тюрьме или были депортированы. Смерти подобно было попробовать покинуть Каталонию без паспорта, хотя тысячам удалось бежать на Менорку и Майорку в рыбацких шлюпках. Они надеялись уплыть еще дальше на британских судах, отправлявшихся в средиземноморские порты.
В Барселоне все крепости, склады, казармы, укрепления и редуты, которые не являлись собственностью короля, были разрушены, и это разрушение предвосхищало уничтожение всей политической структуры Каталонии. Первым ударом стал декрет о «новом плане». Его издал Хосе Патиньо, ставший в 1714 году президентом королевской комиссии юстиции и управления.
Патиньо хорошо понимал особенности Каталонии и представлял себе, на что идет. Он прекрасно знал упрямство, твердолобость, склонность к сутяжничеству, гордыню каталонцев и был решительно настроен прижать их, чтобы они подчинились королю «если не из преданности и любви, то хотя бы повинуясь силе оружия». Каталония, как он докладывал Филиппу, «может быть нам очень полезна благодаря большой плотности населения и его трудолюбию. Страна густо населена, не за счет большого числа городов, а за счет множества маленьких деревень, жители которых едва ли хоть сколько-нибудь юридически, да и просто образованы. Они ничему не учились, ничего не смыслят в политике, непослушны и практически не религиозны… Им присущи врожденное свободолюбие и пристрастие ко всяким видам оружия. Они вспыльчивы и мстительны. Им ни за что не следует доверять, ибо они вечно что-нибудь затевают и замышляют, и норовят ускользнуть от правосудия. Они — себе на уме».