Как литературный язык, язык официальных публичных выступлений, каталанский, казалось, умер. Но, за редкими исключениями, написанное по-каталански «высоким штилем» и без того уже было нежизнеспособно: напыщенный, ненатуральный слог, цветистые фразы, не имеющие никакого отношения к живой речи. В XVIII веке каталонцы издевались над священниками, читавшими проповеди на кастильском, и над нуворишами, которые говорили на нем со всеми, за исключением слуг, так как считали, что это более стильно. Академическая среда была столь обособленной, что оказывала весьма небольшое влияние на широкие массы, и большинство каталонцев, как и большинство жителей Испании XVIII века вообще, не умели ни читать, ни писать. То, что происходило в литературных кругах, заботило их не больше, чем сейчас парня с улицы заботит Жак Деррида. Эти люди продолжали говорить на родном наречии. Они всю жизнь говорили по-каталански, и никакой указ не смог бы этого изменить. Всему в их жизни существовали названия на каталанском. Ритм, синтаксис, звучание, обороты каталанского — все выжило. И Мадрид ничего не мог с этим поделать. Каталанский сохранился, и не как окаменелость, а как живая речь, пока писатели-романтики XIX века вновь не вернули этот язык в литературу.
Все тот же Франсеск Доблет заметил кое-что еще, кроме налогов. У всех соседей, имевших на участках дубы, их срубили солдаты Бервика. Стучали топоры, волы тянули дубовые бревна по неровным дорогам в Барселону. Пронесся слух: оккупационная армия строит в Барселоне огромную крепость, в которой и обоснуется навсегда.
Слухи оказались правдой. Большая часть налогов пошла не в Мадрид, а на строительство
Чтобы построить Сьютаделла, оккупационная армия уничтожила почти весь старый приморский квартал Рибера. Монастыри, больницы и около 1200 домов разрушили без всякой компенсации их владельцам. В конце 1880-х годов, когда крепость наконец снесли, чтобы устроить на этом месте общественный парк, поэт-священник Жасинт Вердагер, оглядываясь на дни унижений, писал:
Разрушение Риберы крепко засело в народной памяти. Казалось, Барселона съежилась в тени символа абсолютной монархии Бурбонов, зажатая между крепостью и фортом на вершине Монтжуика. Форт тоже расширили и перестроили. Популярные песни, разумеется, сохранили постоянное зловещее присутствие крепости в жизни горожан: