Барсук выслеживает тигра

— Беги отнеси Бауре эту ботву. А отцу скажи, что я скоро приду.

В этот вечер они после ужина засиделись позднее обычного у камина и принялись обсуждать случившееся.

— Не забывайте, что скоро полнолуние, — сказал отец. — Только два дня осталось, а потом надо идти к переправе.

— Знаю, — отозвалась мать. — Если решим взять в лес лошадей, то надо идти уже завтра, чтобы лошади успели хоть денек отдохнуть. Давай встанем завтра пораньше, Дэйв, и пойдем осмотрим следы, а потом и загородку — нет ли где пролома.

— А можно мне ехать на Наррапсе? Ему же не нужно отдыхать, потому что он не пойдет к переправе.

— Нет, Бадж, тебя мы оставим здесь — присматривать за Баурой. Нельзя уйти из дому всем, а вдруг бедной корове станет хуже!

— И почему ты думаешь, что Наррапса мы не возьмем с собой к реке? — добавил отец. — Ведь нужно будет привезти сюда твоего двоюродного брата Сэмюэля.

И вот наутро Бадж остался стеречь дом, а родители двинулись на восток, навстречу солнцу, которое только что взошло над вершиной Трех кулаков.

Бадж выпустил Тикки из ящика, умылся, привел все в порядок и, когда маленький опоссум уселся на спинке отцовского кресла, рассказал ему все новости.

— Понимаешь, Тикки, остался только сегодняшний день и завтрашний, а потом мы пойдем к переправе за Сэмом. Ко нечно, может случиться, что у Сэма коклюш и он не приедет.

Но если он приедет, то всего через два дня! Осталось ждать сегодня и завтра.

Он накормил Тикки, поставив его на стол, а пока тот ел, вычистил его ящик и положил туда свежих листьев. Потом перенес Тикки в ящик, плотно закрыл крышку, а сам пошел проведать старую Бауру.

Тощая, с торчащими ребрами, она, как всегда, уныло висела на своих веревках; спина ее была прикрыта мешковиной, а головой она уткнулась в жестяную лоханку с кормом. „Странно, я до сих пор не замечал, что у нее так торчат кости“, — подумал Бадж.

— И почему ты такая худая стала, старушка, ведь ты не перестаешь есть? — сказал он Бауре, с огорчением глядя на нее. Он все еще не сомневался, что она оправится, раз ест с аппетитом. Но сейчас ему вспомнились слова отца: „Еда, кажется, ей не впрок“.

Да, сколько она ни ела, а была тощая. Может, корм слишком сухой, и ей нужен свежий, более сочный? Подумав так, Бадж побежал нарвать осота и другой зелени на огороде.

Когда он вернулся, Баура уже перестала есть. Он насыпал ей сорванную зелень в лохань, но она смотрела на еду равнодушно и не дотрагивалась до нее.

— Может, воды? Пить тебе охота?

Он принес ведро свежей воды из ручья. Баура опустила морду, словно понюхала воду, но только тихо замычала и не выпила ни капли.

— Послушай, Баура, я не знаю, чего тебе еще надо. Жаль, отца нет дома. Может, веревка под брюхом слишком туго натянута?

Встав на старую корзину, он оттянул веревку, и ему удалось ослабить ее, так как Баура сильно отощала. Но затем он пожалел, что сделал это, — веревка соскользнула и он не мог снова натянуть ее.

На душе у Баджа становилось все тревожнее — Баура беспрерывно мычала.

— Но что же я могу сделать? — спрашивал мальчик сквозь слезы. — Ты не ешь, не пьешь, не можешь стоять на ногах. Ох, хоть бы поскорее они воротились!

День тянулся медленно, корове не становилось лучше. Бадж принес ей с огорода капусту, которую мать берегла к воскресному обеду, но Баура ее и не понюхала.

— Ну хоть листочек съешь, — просил ее Бадж. — Тебе надо много есть, чтобы окрепнуть. Ведь ты же не хочешь помереть, правда?

Он унес капусту в дом и побежал по тропе к лесу — посмотреть, не идут ли отец с матерью. Бегал он туда раз десять, хотя и знал, что нечего ждать их так рано: попросту хотелось уйти от стонов Бауры. И вот наконец, когда он уже и надежду потерял, из-за поворота показались отец и мать, они ехали верхом.

— Ой, папа! — еле выговорил Бадж. — Старая Баура все стонет и даже на капусту не смотрит.

Отец соскочил с Принца и бросил Баджу поводья. На лице его выразилось сильное беспокойство.

— Вы отведите лошадей, — сказал он, — а я схожу к Бауре — нельзя, чтоб она так мучилась.

Конюшня, построенная из горбылей и крытая корой, была довольно далеко от дома. Но Бадж не вымолвил ни слова, пока они не дошли до нее. Только тут он спросил:

— А как папа может помочь ей?

Крошка мама посмотрела на него, но не успела ответить: долину потряс самый страшный здесь звук — эхо выстрела, которое разнеслось среди холмов.

— Это все, что отец мог сделать для нашей бедной Бауры, сынок, — тихо промолвила мать.

На другой день Бадж опять запряг двух лошадей в санки, и тело старой Бауры отвезли обратно на выгон, где она провела так много времени, с аппетитом пощипывая траву. Отец старательно подгребал топливо к костру, сложенному Бад-жем, а потом они положили на него Бауру и подожгли листья.

Огонь зашумел, запел, свежая смола затрещала, пламя поднялось чуть не до небес, а отец, мать и Бадж бегали вокруг, гася мокрыми мешками искры, прежде чем они попадали на траву и деревья.

Наконец костер почти догорел, остались только красные угли, и тогда Бадж насыпал на них сверху обгорелые куски дерева.

К сумеркам костер уже погас, так что можно было его оставить.