Бару Корморан, предательница

Мать Пиньон взяла ее за плечи.

– Сильна, – вымолвила она. – Хорошо. Дочь…

– Мать… – предостерегающе перебила ее Бару. Дыхание ее сделалось неровным. В глазах защипало.

– Ответь мне на два вопроса.

В волосах матери не было ни единого седого волоса, взгляд ее был тверд, но щеки – сплошь испятнаны шрамами от моровых язв.

– Зачем ты уезжаешь? Твои двоюродные братья и сестры остаются дома. Они будут работать переводчиками или служить в посольстве. Разве ты забыла, как я учила тебя узнавать птиц и звезды?

Сердце в груди Бару едва не разорвалось на части.

– Мать, – проговорила она (как формально звучал старый урунокийский в сравнении с простым и беглым афалоном!). – Послушай, мать, в тех краях, куда я отправляюсь, гнездятся сотни неведомых птиц, а на чужом небе можно будет увидеть тысячи неведомых звезд.

Немного помолчав в раздумьях, мать кивнула.

– Ответ неплох. Ты все еще наша?

– Ваша?..

Пиньон подняла взгляд к снежной вершине потухшего вулкана.

– Ты провела в школе столько лет. Ты все еще наша? – повторила она.

Сколько раз предавали Пиньон? Сколько ее братьев и сестер продолжают борьбу? А сколько – сменили ремесло и мужей и говорят так же, как ее родная дочь: «Нам не победить»?

– Мать, – запинаясь, заговорила (в который раз!) Бару. – Я ищу другой способ драться с ними. Наберись терпения. Побереги себя. Не… не растрачивай себя понапрасну. Они очень хитроумны. У них есть власть.

– Ты выбрала свою дорогу, дочь, – отвечала Пиньон. – Я выбираю свою тропу.

Бару молча положила руки на плечи матери и расцеловала Пиньон в обе щеки. Затем отец Солит обнял Бару и, в свою очередь, спросил:

– Ты помнишь Сальма?

И Бару обняла его в ответ, поразившись, сколь хрупким он кажется теперь, когда они почти сравнялись в росте.

– Я не забуду отца, – прошептала она ему на ухо. – Я не забуду отцов.

Отец шумно вздохнул – медленно, словно сдерживал этот вздох годами.

Затем он и мать Пиньон отступили от Бару, на лицах их от разилась подобающая случаю суровость.

– Ступай, – сказала мать. И чуть мягче добавила: – Надеюсь, ты вернешься и привезешь с собой все, чего хочешь.

А потом мать Пиньон и отец Солит побрели к дому: с каждым шагом они удалялись от Бару.

Она смотрела им вслед, пытаясь сдержать слезы. Потом ей стало слишком больно, и, повернувшись лицом к морю, Бару пошла к новенькому кораблю.

Спустившись к причальной стенке, она увидела Кердина Фарьера. Он ждал ее у шлюпки с лучезарной улыбкой. Глядя в его глаза, она подала ему руку как равному.

– Значит, ты проводишь меня до Пактимонта и отправишься дальше, в Фалькрест?

– Ты покидаешь дом, – ответил он, – а я возвращаюсь в родные пенаты. Моя работа на Тараноке завершена, и теперь ты можешь начать ту же деятельность в Ордвинне. Изящно, не так ли? Как будто спланировано загодя.

– И какое же это занятие?

– Мое любимое занятие, – изрек он, оттягивая ворот летней куртки. – Я отыскиваю тех, кто заслуживает большего, и возношу их наверх.

Они сели в шлюпку. Окинув взглядом гребцов, определяя их чины и происхождение, Бару наткнулась на встречный взгляд.

– Лейтенант Амината, – произнесла она, хотя живот подвело от злости и нерешительности. – Поздравляю с новым назначением.

– Взаимно, – улыбнулась в ответ Амината. – Поздравляю с поступлением на службу. Насколько я могу судить, ты сдала экзамены замечательно.

Корабль оказался фрегатом под названием «Лаптиар». С его палубы Бару впервые смогла лицезреть весь Тараноке – плодородный, черный, окруженный стаями птиц. Холмистый, с потухшим вулканом, уходящий за горизонт, погружающийся в глубины памяти…

* * *

Повинуясь торговым ветрам, «Лаптиар» повернул к северу и пошел вдоль западного побережья Пепельного моря. Бару почти все время проводила на верхней палубе, практикуясь в навигации. Штурман высматривал береговые ориентиры и прокладывал курс по-каботажному, но Бару предпочитала смотреть на солнце и звезды – такие прекрасные, вечные и неизменные.

Расчет долготы требовал более получаса вычислений на бумаге. Ко времени прибытия в Ордвинн Бару удалось сократить это время до двадцати минут. Что ж, если счетовода из нее не выйдет, на худой конец пойдет в штурманы.

Нос фрегата крошил волны в мелкие брызги. Теплые ветры несли с собой темнокрылых буревестников и суда южных моряков с бесчисленных островов Ориати Мбо. Моряки швыряли птицам соленую рыбу и кричали что-то на своих языках.

– Соль и цитрусы, – произнес Кердин Фарьер, поднимаясь к ней на корму и неся в каждой ладони но половинке лимона. – Главные химикалии Империи.

– Соль сохраняет пищу для долгих путешествий, – процитировала Бару, – а цитрусы защищают путешественников от цинги.

Фарьер превратил ее плавание в продолжение экзамена на чин. Едва поднявшись на борт, он сразу же спросил, знакомо ли ей название корабля. Конечно, Бару знала: Лаптиар – имя персонажа классического революционного романа «Рогатый камень». Раньше она могла бы и обидеться, но сейчас ей не сиделось на месте, и возможность лишний раз поработать над собой только радовала.

В ней пробуждалась гордость.