Барышня

Дни стояли необычайно ясные и погожие. Окно было открыто. Теплую ночь наполнял странный шум, вторивший их монотонным подсчетам. Воздух дрожал торжественно и жутко. Во всех католических церквах били колокола. Воздушные волны от колокольного звона сталкивались и мешались с громкими и величавыми звуками гимна, который невидимая толпа распевала на центральных улицах, во тьме теплого, почти летнего вечера.

Барышня прислушалась.

– Слышите? Вы знаете, что это такое? – спросил Рафо тихо и взволнованно, подавшись в сторону, откуда доходил шум.

– Да, знаю… аннексия, – ответила Барышня довольно равнодушно.

– Да, объявили аннексию Боснии и Герцеговины, но сразу же началась мобилизация, Teilmobilisation.[7] Войска направляют на сербскую и русскую границы. Теперь самое время покупать дукаты.

– Да это все знают и все делают.

– Нет, видите ли, это не совсем так, – прервал ее Рафо, – не совсем так. Не все об этом знают, а из тех, кто знает, не все делают. Люди глупы, Барышня, а к тому же ленивы и нерадивы. Да и мало у кого есть наличные деньги. Вот и я знаю и вам говорю, а покупать не покупаю – не на что. У вас деньги есть, Барышня, заклинаю вас, купите как можно больше золота, раз вам бог дал и вы можете. Пустите всю наличность, не пожалеете. А через месяц посмотрите, будет война или нет. Если будет, оставите золото у себя вместо бумажных денег, а нет – продадите с прибылью. Послушайтесь меня, говорю вам как друг, не пожалеете. Если хотите, и я могу для вас купить. И без всяких условий, сами потом решите, смотря по барышам.

Конфорти говорил, взволнованно размахивая руками, глаза его сияли и от возбуждения чуть косили, он страшно сожалел, что сам не располагает деньгами на это прекрасное и верное предприятие.

И Барышня потихоньку, с большими предосторожностями стала скупать дукаты, больше всего у мусульманок.

(Позднее она жалела о своей осторожности и медлительности.) Покупал ей дукаты и Рафо. А примерно в январе следующего года, когда кризис, вызванный аннексией, достиг своей высшей точки, Рафо, как хорошая легавая, неожиданно дал знак продавать золото. Барышня колебалась, упиралась: цена на золото продолжала неуклонно расти. Но Рафо нетерпеливо и настойчиво советовал ей спустить его как можно скорее, потому что через неделю другую всем будет ясно, что до войны дело не дойдет, и тогда цена на дукаты начнет быстро падать. Барышня выбрала средний путь, на какой часто становятся женщины и трусливые натуры, – одну часть продала, получив тридцать – сорок пять процентов барыша, а другую на всякий случай попридержала. Через две недели цена на золото действительно стремительно упала, но ей все же удалось спустить остальные дукаты с десятью – пятнадцатью процентами прибыли. Это снизило средний процент барыша от всей операции, но в то же время показало, что на Конфорти можно положиться. За комиссию Барышня заплатила ему один процент.

Вот этот самый Рафо теперь, в начале 1910 года, взял на себя переговоры с Райкиными клиентами. Около его лавки давно уже нет гама и крикливых афиш, и живет он отныне не шумными распродажами, а шепотными сделками, невидными и неслышными. В лавке есть товары, есть и молодой приказчик, но главным делом занимается сам Конфорти. Он сидит за стеклянной перегородкой, где стоят письменный стол, маленькая печка и большой несгораемый шкаф. Сюда приходят люди, которым нужна срочная ссуда, шепчутся с газдой Рафо, оставляют под залог драгоценности или векселя, получают деньги и выходят с чувством огромного облегчения. Таковы все моты – когда, гонимые нуждой или страстью, они находят то, что им нужно, им кажется, что все мучающие их проблемы решены кардинально и навсегда.

А раз в месяц Рафо, коротконогий и грузный, отправляется на другой конец города, к Барышне. Это самый длинный путь, который он проделывает, и настоящий подвиг, подобно тому как расчеты с Барышней – самая тяжелая часть его работы. Ибо при расчетах с Барышней, которая, как клялся Рафо, «видит все насквозь», не помогают ни клятвы, ни божба, ни самые искренние заверения, ни самые выразительные жесты, – она верит только точным и реальным цифрам.

Балканская война 1912 года принесла новый кризис и одну из тех перемен, при которой одни теряют, а другие выигрывают. Барышня и на этот раз была в числе тех, кто выиграл. На паях с Конфорти она снова провела несложную и выгодную операцию с дукатами, которые они скупали у вдов и сынков турецких бегов, привыкших жить на широкую ногу, не работая и не зарабатывая. Куш, однако, теперь сорвали гораздо меньший, так как границы нынешнего кризиса не были столь резко обозначены – с началом, очевидным для всех, и концом, легко предсказуемым; путаный и скрытый, кризис проникал во все области жизни, вроде бы исчезал, снова появлялся, и конца ему не было видно.