Басад

Восхитительно, правда? Как тут не полюбить врачей?! Я на некоторое время забываю, что надо дышать. Судорожно пытаюсь уцепиться за логику, за здравый смысл. Стоп-стоп, как же так? Что значит “сломан позвоночник”? Ну да, болит зверски, но к чему такие крайности. Я же утром выбрался из постели, ходил по квартире, сел в машину и приехал к тебе, остолопу, в другой город. Как, спрашивается, я ухитрился все это осуществить со сломанным позвоночником?

Еще в детстве я заметил, что слово “врач” как-то подозрительно созвучно с глаголом “врать”. Много позже оказалось, что оно не только созвучно, но и связано. И, по одной из версий, связано довольно тесно. В старину лечили заговорами и нашептываниями. Знахарь бормотал их над больным, изгоняя хвори. А вплоть до XIX века бормотание и болтовню называли враньем. Вот и получалось – кто врет (то есть бормочет), тот и врач.

Сегодня врачи совсем другие, но заливать, в смысле – врать, они горазды и по сей день. А некоторые пережитки врачества мне еще довелось застать в советском детстве. Не скажу, чтобы я во всем этом участвовал, но видывал и наслышан. Начнем с относительно безобидного: дышать паром вареной картошки при простуде. Сама по себе неприятная процедура, но чтобы сделать ее еще более жестокой, следовало накрываться с головой одеялом. Как много позже заметила одна моя знакомая, “за такое мучительство нужно лишать родительских прав”.

А мой армейский сослуживец из Саратова как-то рассказывал о полоскании горла авиационным керосином. Покруче, – говорил, – любого лекаря. Но за здорово живешь авиакеросин не раздобыть, – сетовал он. Вот это да! – помню, ошарашенно думал я. И с небольшой задержкой накатила следующая мысль – как же мне повезло, что мой папа не был летчиком.

Однако даже без столь экстремальных мер как керосин, у знахарства и народной медицины неиссякаемая фантазия, когда дело доходит до измывательства над беззащитными пациентами. Особенно если эти пациенты дети. А еще лучше – маленькие дети. Банки41, горчичники42, зеленка43 – раздолье на любой вкус. Можно, допустим, прикладывать к носу горячее яйцо. А то и сразу два – по одному с каждой стороны, и всю оставшуюся поверхность физиономии измазать зеленкой, чтобы стало совсем хорошо. Или соль в мешочке – тоже горячую. А можно более утонченно, с подвывертом, скажем, пичкать какой-нибудь полезной гадостью – черной редькой с медом, либо рыбий жир смешать с еще чем-то не менее мерзопакостным…

Хотя, опять же, все познается в сравнении. Мой сослуживец, чей батя в былые годы расхищал народное имущество ради того, чтобы травить авиационным керосином родного сыночка, рассказывал, как они с пацанами гудрон жевали.

– Ужас какой, – выпалил я. – А гудрон-то зачем?

– Да,.. – тут он цветисто выразился, – жвачек не было. Дефицит. А гудрона на стройках хоть жопой жуй. Правда, зубы потом черные.

“На жопе?” – хотел пошутить я, но меня перебили:

– Тю, а как же! Помню… – ностальгически выдохнул какой-то незнакомый коренастый тип. – А мы еще смолу жевали. Вишневую.

Тут я осознал, как много пропустил в детстве, и решил, что с орлами такого полета, пожалуй, шутить не стоит.

В свете вышесказанного придется взять часть моей критики обратно. Для любителей пожевать строительный гудрон заполировать его авиационным керосинчиком должно быть за милое дело. А на фоне того, какие непотребства вытворяли над собой больные (и даже здоровые), мои претензии к кустарному наследию врачества как-то меркнут.

Кстати, слово “врачевство” действительно существует. Полагаю, им не особо пользуются именно потому, что в нем слишком явственно звучит отголосок тех самых врак. Врач, врачевство, враки, врать…

Впрочем, это никудышная история. Нет сюжета. Одни разглагольствования. Так что – все. С этим покончено. Отрясаю прах этой истории с ног, рук, зачатков моих крыльев и всего прилагающегося. Вперед к будущему! К фабуле! К сюжету!

История с сюжетом и опять же про врачей.

Прихожу, значит, я к врачу. Не со скуки прихожу. По делу. Опухла щека и болит. И ладно бы только щека, а тут – аж вся левая часть физиономии. Даже сглотнуть слюну не могу. А мы – млекопитающие, – оказывается, постоянно это делаем. Короче, ни есть, ни пить… Да и говорить с трудом удается.

Врач на меня полюбовался, призадумался и направил на биопсию. “Поезжай прямо сейчас”, – говорит. Поехал, сделали мне срочную биопсию. Приятного мало – втыкают иглу в шею, выдирают небольшой кусок плоти и затем почему-то дают предварительное заключение на руки.

Возвращаюсь домой, лезу в интернет, делаю поиск на ключевые слова и… мне становится нехорошо… и сквозь пелену этого “нехорошо” на экране маячит диагноз: редкое сочетание рака с ВИЧ.

Назавтра после незабываемой ночи возвращаюсь к врачу. А он – умер.

– Врач умер, – сообщают в приемной.

Я даже про злополучный диагноз забыл. Стою, вспоминаю: крепкий, лет сорока пяти, вчера он на работе, а сегодня… Такая манера еще у него была, пощипывая подбородок, важно поглядывать поверх очков. Словом, внушительный дядька. А тут – бац и умер. Как-то это не шибко профессионально с его стороны.